— Дурак! — процедил я сквозь зубы. — Дурак! Зачем пугаешь мальчишку? А? Зачем?
Омир поднял кулак.
— Я его не пугаю. Мне и вправду было больно. Я и вправду терял сознание.
Он чуть было не ударил меня. Старый Кевил заметил это, взял палку и подошел к нам. Обругав обоих, развел в стороны. Урпат все видел, все слышал. Его узкие раскосые глаза от удивления широко раскрылись.
— Ленк, я никогда тебя не забуду, слышишь? Сегодня не Омир, а ты вел себя как настоящий татарин. Жаль, Ленк, что ты не сделался татарином.
— Может, еще сделаюсь, Урпат. Мне надо подумать.
Я отослал его домой. И вовремя. Ходжа Ойгун уже входил во двор Селима Решита, а за ним толпой почти все остальные жители села. Они направились к дому. Хозяин ожидал их на пороге, низко кланяясь и приглашая внутрь. Кому не хватило места в доме — а таких оказалось большинство, — столпились у дверей и окон. Омир вытащил из-под навеса несколько новых циновок, свернутых трубкой, взвалил на спину и дотащил до влажной утрамбованной площадки. И расстелил циновки так, чтобы на них от акаций падала хотя бы редкая тень. Две циновки он постелил чуть поодаль, прямо в пыли, на солнцепеке. Жемал сказал мне:
— Теперь Урпата раздевают догола, а потом наденут на него новую рубаху, широкую и длинную, до пят.
— А после этого?
— После этого ходжа запоет себе под нос молитвы, а когда кончит, протянет ему кинжал.
— И тогда?
— Сделает обрезание.
— Бритвой?
— Нет. Щепкой тростника.
— И это действительно больно?
— Больно. Ужас как больно.
Через некоторое время мы услышали, как ходжа запел. Его молитва походила на тихую, заунывную, протяжную песню, от которой клонило в сон. Татары, молодые и старые, — и те, кому удалось пройти внутрь, и те, что теснились у окон и дверей, — подтягивали. Понемногу пение перешло в бормотание, а потом и вовсе смолкло. Староста вышел из дому вместе с ходжой и остальными гостями. Все расселись на циновках. Рядом со старостой уселся ходжа, а возле ходжи — те приглашенные, что с самого раннего утра понаехали в Сорг из других сел.
Кевил разложил над огнем шампуры с жирным мясом и поручил их заботам Жемала. Расстелил между рядами гостей длинные холщовые салфетки. После этого вынул из печи хлебцы и высыпал горячими на салфетки. Воздух наполнился ароматом поджаристого печеного хлеба. У татар, в чалмах и фесках восседавших на циновках, затрепетали ноздри. Староста нетерпеливо хлопнул в ладоши. Кевил попросил его чуточку подождать. К этому времени огонь около горшков окончательно сник. Пропал и дым. Слышалось лишь шипенье жирного мяса, охваченного жгучим жаром. Круглые капли жира скатывались в раскаленные уголья. Скоро соблазнительный дух жареного мяса перебил запах печеного хлеба. Кевил подозвал меня. Заодно подозвал и Омира.
— Ступайте вдвоем, принесите корзину с рыбой.
Я спросил:
— А где ее поставить?
— Поставьте возле хозяина.
Мы с Омиром принесли корзину. Староста пододвинул ее ходже. Ходжа Ойгун выбрал себе несколько жирных рыбин и передвинул корзину дальше. Так корзина переходила из рук в руки, пока не обошла весь стол. Когда она снова очутилась перед Селимом Решитом, в ней почти ничего не осталось. Хозяин тоже взял себе несколько рыбин. Потом приказал мне:
— Отнеси, что осталось, детям.
На циновках, что лежали в пыли на солнцепеке, сидели дети — дружки Урпата по играм, его двоюродные братья из Сорга и других татарских сел. Они набросились на корзину, и в начавшейся давке каждый ухватил, что сумел. Многим не досталось ничего. Им пришлось довольствоваться запахом.
Татары ели рыбу безо всего. Лишь немногие прикасались к хлебу. Ели со смаком, неторопливо выбирая кости и укладывая их перед собой.
С рыбой было покончено. Гости облизали и обсосали пальцы. Повар Кевил снова подозвал нас:
— Теперь, ребятки, настала очередь риса. Пора разносить почтенным гостям миски. Смотрите не держите за края — обожжетесь.
Большой деревянной поварешкой он с верхом наполнил каждую миску. Мы брали по две горячие миски и относили гостям. Как мы ни остерегались, пальцы то и дело окунались в горячий рис, откуда торчали большие куски бараньего мяса, настолько разварившегося, что оно должно было таять во рту. Мы обносили гостей по очереди, начиная с ходжи, старосты и самых старых татар и кончая ребятишками. Кевил велел раздать гостям и ложки. Кое-где перед гостями было положено и по ножу, но ни к ложкам, ни к ножам никто не притронулся. Гости все как один обходились собственными пальцами. На дворе появились пятеро турок, они вскинули к губам свои старые латунные трубы и начали наигрывать что-то невообразимо дикое. Татары насторожились, пригладили бороды.