— Сбегай в кофейню к Вуапу и скажи, что пора. Да помоги ему донести все, что надо, нечестивая собака!
Жемалу он приказал еще раз наполнить кумысом кувшины, а Омиру — раздуть один из угасающих костров.
Я поспешил к Вуапу. Переступив порог кофейни, обрадовался: Вуап меня уже ждал.
— Тебя зовет мой хозяин, — сообщил я. — Говорит, что пора…
— Знаю, знаю, у меня все готово…
Он закрыл дверь кофейни и, указав на большую корзину с чашками, блюдцами и медными кофейниками, сказал:
— Помоги мне, гяур.
Я взял корзину, на которую он указал. Вторую корзину, с кульками кофе и сахара, он соблаговолил нести сам.
Я изнемогал от жары. Но еще больше — от духоты. Мне казалось, что воздух, который я жадно хватал ртом, вовсе не воздух, а расплавленный свинец. Вдобавок ко всему досаждала пыль: взлетая из-под ног, она набивалась в ноздри и уши, оседала на губах, на ресницах и бровях. Я шел, стараясь не отставать от Вуапа, но от усталости и из-за своей больной ноги чуть пошатывался, словно был пьян. Вуап опасливо предупредил:
— Смотри не упади, гяур.
— А если и упаду? Что страшного, если упаду? Ничего страшного. Встану, отряхну пыль и пойду с тобой дальше.
— А мои разбитые чашки? А разбитые блюдца? Кто мне за них заплатит? Это все мое добро, гяур, другого нет.
Я заверил его, что ничего не случится, и он успокоился.
Музыканты встретили нас визгом своих дудок. Эх!.. Надо было видеть Вуапа, как он выбирал угли! С какой нежностью священнодействовал над кофейниками! Как отмерял порции кофе и сахара! И как устанавливал каждый кофейник то на большую, то на маленькую кучу угля! Ничего удивительного, что после этого каждая чашка напитка имела особую пенку и особый вкус по желанию каждого гостя. Потому что здесь, за столом Селима Решита, не было ни одного человека — будь он из Сорга или из какого-нибудь другого татарского села, — которого бы Вуап не знал и чей вкус по части кофе не был бы ему известен, причем не в пример лучше, чем ходже Ойгуну — изречения его священного Корана.
Одновременно с кофе задымились трубки. Их синий дымок, едкий и резкий, отогнал мух, которые в течение всего пиршества черными стаями вились над зелеными или желтыми чалмами и красными фесками.
Музыканты никак не могли угомониться. Напротив, расшумелись вовсю.
Татарчата, хоть им подавали позже всех, насытились раньше взрослых, а так как кофе и трубок им еще не полагалось, то они повскакивали со своих мест и затеяли во дворе веселую возню.
Селим Решит погладил живот и снова удовлетворенно рыгнул. Подал музыке знак замолчать. Турки, насквозь пропыленные, измученные, изошедшие потом, отняли ото рта свои старые, погнутые и заржавленные дудки. Староста медленно поднялся с циновки. Вместе с ним поднялся и ходжа Ойгун. За ними последовали несколько бородачей, побогаче одетых, с более широкими поясами. Остальные заерзали на своих местах, поворачиваясь так, чтоб им было видно музыкантов, и снова застыли неподвижно. Турки пожелали долгой и счастливой жизни Урпату. Селим Решит поблагодарил их поклоном. В свой черед турки отвесили глубокий поклон татарину и еще раз пожелали долгой и счастливой жизни Урпату. Потом, не разгибая спины, протянули свои черные, высохшие руки и произнесли:
— Бакшиш!..
Староста рассмеялся:
— Бакшиш!.. Само собой, получите и бакшиш. А вот почему вы опоздали? Начало праздника прошло без музыки. Ведь был же уговор, что вы придете вовремя.
Турки разогнули спины. В их больших грустных глазах появилась глубокая тоска. Один из них медленно проговорил:
— Из-за дороги!.. У нас нет коней. И никто не захотел дать нам коней. Да и кто даст коня бедным туркам? От самого Топраизара мы шли пешком, под палящим солнцем аллаха над головой и по густой пыли аллаха под ногами. Мы просим прощения и еще просим бакшиш. И кроме того, что мы просим прощения и платы, мы еще раз просим аллаха и высокомудрого пророка его Магомета, чтобы они даровали долгую жизнь сыну твоему Урпату, чью «свадьбу» мы сегодня воспели.
Селим Решит стал советоваться с ходжой Ойгуном. Они долго шептались, сдвинув густые бороды.
Наконец совет закончился. Староста объявил:
— За опоздание мы вас прощаем. Вы изрядно потрудились, и песни ваши порадовали наши сердца. Но это прощение — лишь полпрощения. Наша плата превзойдет все ваши ожидания. Однако…