И прежде, чем кто-либо успел раскрыть рот, раздался голос княжича Анориэна. Холодный, презрительный, полный какой-то скрытой гордости и властности:
- Ты нам уже помешала, peravlosse*. Но вряд ли ты об этом подумала заранее. Тебе просто нечем. Говори, что нужно, или покинь благородную компанию.
Ё-моё! Аж захотелось то ли во фрунт вытянуться, то ли в ноги дроу бухнуться, заливаясь слезами, соплями и просьбами о помиловании. Вот, что значит благородная кровь и древний род, привыкший повелевать. А девушка дёрнулась, как от сильнейшей пощёчины. Я даже её пожалеть успела – столь стремительно менялось выражение её смазливого личика. Удивление, гнев, растерянность, боль, слёзы… Слёзы?
- Я… - она нашла в себе всё-таки силы выдавить пару слов, - я слышала о свойствах этого места. Я одна, не в группе, хотя тут почти месяц как, увидела вас и поняла, что мне точно сюда. К вам… - очи долу, несколько искрящихся слезинок, подрагивающие ресницы. Ну прям монашка, оскорблённая невинность, ей богу!
Наверное, я бы поверила, если бы не видела, что прямо сейчас на нашу маленькую компанию готовы ополчиться чуть ли не все окрестные абитуриенты, без пяти минут студенты. Ну конечно же, благодаря лэру Сепалу на нас её чары не действуют, хотя есть подозрение, что на тёмного и ведьмака они, итак, не оказали бы ни малейшего эффекта. А на остальных-то действуют! Вот и получается, что злые мы заставили плакать такую красотульку.
- Сама ауру приглушишь или помочь? – осведомился архимаг.
Та аж вскинулась, посмотрела с вызовом, слёз как ни бывало. Но потом сникла, и уже через секунду я почувствовала, что да, её аура больше не работает, не вызывает похоти и желания у всех вокруг. Даже странно было смотреть на будущих студентов, протирающих глаза, словно спросонья и трясущих головой. Ребят отпускало, не сразу, но постепенно. Хм, пожалуй, кроме Котрида и гоблина. Те на девчонку так и смотрели осоловелыми глазами. Хотя не, не только они. Нашлись ещё поклонники, пускающие слюни на тифлингессу. Но надо, скрепя сердце, признать, что и без ауры порока она очень красива.
- Приношу свои извинения, господа и дама, - всё такой же чарующий голосок, но уже без ноток надменности.
Вот. Может же быть нормальным чело… тифлингом, коли захочет.
- Ну раз ты «почувствовала», - протянул дроу, тоже сбавив обороты, - тогда добро пожаловать. Хотя остальных тоже не помешало бы спросить.
Мы согласно покивали головами. В само деле, почему нет. Хотя и были удивлены. Не только мы.
- С каких это пор княжича дроу волнует мнение остальных? – не удержалась девушка, хотя тут же спохватилась и прикусила язычок.
- С тех же самых пор, как к княжичу дроу стали полукровки за стол без приглашения заваливаться, - легко парировал тот. Та снова аж дёрнулась. Но слёз не было, что характерно.
- Не смей оскорблять прекрасную даму, тёмный! – раздался сочный бас. Звук шёл откуда-то снизу, с уровня чуть ниже моей груди.
Дроу аж потерялся, не в силах точно определить источник звука. Зато я смогла. Ушастый казанова решил заступиться за объект своей страсти. Понятно, почему Анориэн не смог понять сразу, что происходит. Кругленького зелёного коротышку просто не было видно из-за высокого столика и самой тифлингессы. Хотя он аж подпрыгивать начал на месте.
- А кто ты собственно такой? И хватит там за юбками прятаться, покажись, - не знаю, что чувствовал княжич, но, судя по всему, ему было внове разговаривать с пустым местом. Особенно, если это самое пустое место ему, княжичу дроу, что-то там указывает и почти что угрожает.
- Я не прячусь! – гоблин аж задохнулся от возмущения. Но, подумав, всё-таки оббежал наш столик и предстал перед полулежащем на удобном диванчике княжиче. Как раз на одном уровне оказались примерно.
- Кто ты, смертник? – лениво поинтересовался Анориэн.
- Хуффи… Хуффи Мортон… э… лэр, - голос коротышки дрогнул. Кажется, зелёненький только сейчас начал понимать, в какой жо… неприятной и щекотливой ситуации оказался.
- Арквен, для низших и малосоображающих – просто арк, - поправил дроу. И тон его не предвещал ничего хорошего.
- Простите, сэр? – гоблин побледнел, посерел, вся его зелень кожи куда-то делась, а пуговички на камзольчике вот-вот грозили оторваться, будучи нещадно задёрганы вспотевшей ручкой этого ушастого недоразумения.