— Не спрашивай! — проговорил я со стоном. — Ах, если бы ты только знал… Ты не знаешь, как пламенно любил я ее!
— Погоди: она еще будет твоей. Все это берусь я за тебя устроить, — проговорил с совершенной уверенностью Дьюскап.
— Что же ты намерен делать? — не без замешательства спросил я.
— Что делать? Вот вопрос! Конечно, тут только один выход.
И он потряс своим ящиком, издавшим довольно странный звук: точно в нем заключались металлические пилюли.
— Что ж такое в этом ящике? — спросил я снова.
— Что? Конечно, пистолеты. И право, для меня было бы почти удовольствием, если бы которым-нибудь из них тебя подшибли порядком.
— Сэр!.. — горячо вскричал я, приподнявшись на постели.
— Да не ты ли вопил, что тебе не на чем драться? Ну, вот тебе и оружие. Эти пистолеты одолжил мне знакомый оружейник.
— Черт бы тебя взял, — подумал я: поторопился уж очень; слишком проворен. — Так ты думаешь, — прибавил я вслух, — что другого выхода тут и быть не может?
— Есть: извинение, — сказал Дьюскап, вынув из ящика один из пистолетов и пощелкивая замком, с дулом, уставленным прямо мне в лоб. — Изменить дело может только полное извинение одной из сторон. Что же? Пиши извинение.
— А если другая сторона откажется принять его?
— Ну, тогда мы угостим таможенного пулькой, — отрезал Дьюскап, прицеливаясь в портрет маркиза Гранби, висевший над камином.
— А если таможенный влепит в меня?.. — вдруг подумалось мне, однако ж я не высказал этой мысли.
— Так где же его обрести? — спросил Дьюскап, надевая шляпу. — В таких случаях не нужно терять минуты.
— Да подожди же, пока я оденусь, — рассеянно проговорил я. — Ведь можешь сходить и после завтрака.
— Ни до куска не дотронусь. Да, ты упоминал, ведь, что он остановился у Нутльбюри. Так, помнится? Я тотчас схожу и живо вернусь к завтраку.
С этими словами он вышел, а я стал одеваться, и, для возбуждения аппетита перед завтраком, предался грустным размышлениям, — что, быть может, завтрак этот будет для меня последним… Кажется, даже, я отчасти пожалел, что передал дело в руки такого энергичного приятеля.
Довольно таки прождав Дьюскапа, я принялся, наконец, за закуску один. Уж перед концом завтрака голова его мелькнула мимо окна и он торопливо вошел в комнату.
— Ну, вот, — проговорил ревностный друг, садясь за стол и сильно напирая на закуску, — мы теперь у самой развязки.
— To есть, что ж ты хочешь этим сказать? — спросил я.
— А то хочу сказать, что противная сторона уклоняется от всяких извинений и, стало быть, противная сторона должна лечь на месте.
— Но я… послушай, но такое дело мне было бы не совсем приятно.
— Неприятно! Такое дело?.. Позвольте спросить, мистер Шребсол, что вы под этим разумеете?
— Думаю, что… Да неужели, в самом деле, из этого нет другого исхода. Неужели нельзя…
— Постой, погоди, погоди, — проговорил приятель, с суровым видом, перестав вдруг есть, — все дело ты передал в мои руки; следовательно, я обязан, — да, говорю, — обязан, довести его до конца. Как ни прискорбно мне быть в нем замешанным (а мне казалось, в душе, он ликовал); но, раз в него впутавшись, я должен его и покончить. Так садись же и пиши формальный вызов, а я принимаю на себя передать его, куда следует.
Дьюскап имел всегда на меня чертовски сильное влияние. Слова его были полны неотразимой логики и силы. Так и теперь, в дальнейших руководящих советах, но отношению к предстоящему делу, о том, например, что надлежало тут говорить или что делать и прочесть обнаружил такие громадные сведения, что я не мог утерпеть, чтобы не спросить его, не разыграл ли он когда-нибудь и сам моей роли в таком же деле.
— Нет еще, не приходилось — отвечал Дьюскап, — но полагаю, что у меня больше призвания для второстепенных ролей. Право, я всегда чувствовал, что был в своей стихии, когда входил посредником в делах чести.
— Думаю, ты был бы в восторге, если бы сам стал на моем месте, — проговорил я почти со злобой. Мне было нестерпимо тошно от его слишком неуместной живости.
— О, это — решительно все равно — в этом деле я принимаю такой горячий интерес, что как бы совершенно отожествляюсь с тобой, мой милый, и чувствую, тут я будто сам главный деятель.
— И у тебя, стало быть, тоже больно щемит под ложечкой, — подумал я, но из скромности не передал своей мысли.
— Кстати, — заметил Дьюскап, кладя в карман мой вызов и сбираясь идти, — я забыл сказать, что на место явятся еще двое, а может быть и трое из общих наших приятелей.
— Двое приятелей? — повторил я с досадой, — Это что еще за новости?