— Сергей Александрович, сюда могут зайти! Имейте хоть чуточку совести и не выставляйте меня не в лучшем свете! — пытаюсь внять к здравому смыслу.
— Да кто сюда зайдет? Даже я только полчаса назад узнал, что у нас архив есть! — смеется.
— А Лидия Федоровна — не человек? — поворачиваю голову немного в сторону, пытаясь хоть взглядом воздействовать на этого поганца.
— Нет ее, — улыбаясь, отвечает.
— Серьезно? А вот только что была. Куда же делась?
— Я отпустил ее на перекур, — беззаботно пожимает плечами.
— Прекратите этот цирк! Она не курит! — срываюсь-таки на крик.
— Правда? А когда я предложил, с удовольствием пошла… — делает вид, что задумался.
У меня же терпение совсем не железное! Начинаю пинаться ногами. А что делать? Сам нарвался!
— Нет, ну ты не Синичка! Ты страус какой-то! — разворачивает меня Волынский, делая шаг вперед, чтобы упереть мою спину в стеллаж. — Но, кажется, я начинаю балдеть и от страусов… — добавляет, глядя уже в глаза.
И я бы нашла, что возразить, но впившийся в мои губы Волынский не позволил.
Этот поцелуй очень отличался от вчерашних! Страстный, жаркий, крышесносный! Такой, что все возмущение мигом вытесняется совершенно другими ощущениями, от которых я становлюсь мягкой, будто плавлюсь…
Сама не замечаю, когда мои руки успели обхватить Волынского за шею, но я уже во всю отвечаю на его поцелуй, забыв, похоже, о реальности… Да и как тут не забыть, если он так классно целуется?! Настолько, что ноги подкашиваются от вспыхнувших в теле ощущений. И состояние возбуждения испытываю тут не только я, что меня в данный момент совершенно не смущает. Собственно, как и то, что руки босса совершенно бессовестно блуждают по моему телу, распаляя меня еще больше. Одна сжимает грудь, делая ее сверхчувствительной (и это через одежду). Другая спустилась на попу, сдавливая ее, прижимая мое тело еще плотнее к телу Волынского. Но его губы… А что вытворяет его язык…
Кожа горит, низ живота, словно узлом стягивает, а белье влажное… Тяжело дышу, резко. И слышу, как мой выдох перерождается в стон! И сама же от этого трезвею. Что я творю? Зачем? А если увидит кто-то? Что происходит, вообще?!
Резко отрываюсь от Волынского, дергаюсь назад и… Ай, как больно ударяюсь затылком о полку стеллажа!
— Мммм… — хватаюсь рукой за голову, зажмурив глаза.
— Чшшш… — притягивает меня обратно Волынский и сам массирует место удара. — Так, идем отсюда, а то будто пообниматься негде, — тяжело дыша, говорит он и целует меня в макушку.
И, черт возьми, приятно так! Хочется опять обхватить его шею, уткнуться лицом в него и просто наслаждаться тем, как мужчина одной рукой гладит мою голову, а второй спину. И чувствовать себя просто хрупкой женщиной… Опасные желания. И я злюсь, что они возникли, злюсь на себя, что дала слабину… На Волынского злюсь ужасно за… Да за то, что сотворил со мной такое, что мозги мне отключил!
— Я не собираюсь с тобой обниматься! — толкаю его. — И оставь меня в покое! — сердито цежу сквозь зубы, сжав кулаки так, что от ногтей, наверно, следы останутся на ладони.
Разворачиваюсь и выбегаю из помещения, грюкнув дверью. И тут же замираю, как оглушенная.
— Лидия Федоровна… А вы…
Блин! Да, тут она была! А этот гад обманул! Лицо как жаром обдало.
— Я вернулась, — сдержано улыбается она. — Подумала, от греха подальше, лучше покараулю… — с заговорческим видом слегка кивает головой.
А я просто в ступоре от слов этой женщины! Стою и смотрю, не моргая.
— Да понимаю я, — махнула рукой. — Дело молодое… Я бы и сама не устояла. Хотя… Я и не устояла в свое время, — хмыкнула. — Он же точно, как мой Степан Петрович в молодости, — кивает на дверь, из-за которой только что вышла я и сейчас с довольной улыбкой появляется обсуждаемый объект. — Но я… — и Федоровна уже нам двоим жестами показывает, что рот на замке и ключ выброшен.
Детский сад, честное слово!
Ничего не комментируя, ухожу. И, поднимаясь по ступенькам, слышу голос босса:
— А вы мне нравитесь, Лидия Федоровна! Нет, ну я точно заберу вас поближе! Кто мог додуматься такую женщину сюда в ссылку оправить?!
Смеются оба… Только мне невесело…