Знаки внимания, забота, участие давно уже стали односторонними в нашем браке. А потом и вовсе сошли на нет. Наверно, даже не задумываясь об этом, а просто не получая ничего в ответ, я и сама стала сухарем.
И почему меня раньше не смущало, что все светлое и теплое пропало из наших отношений давным-давно? Потому что тишина и спокойствие царили в доме? Ну а что? Не ругались же, не спорили… Жили себе каждый в своей зоне комфорта, занимаясь своими делами, пока вот интересы не пересеклись.
А разве бывает вот так все гладко, когда между людьми есть чувства, когда кипят эмоции? Нет. Так бывает, только когда совершенно все равно. Тогда просто не о чем спорить!
Это открытие меня, конечно же, шокирует. Но и радует. Потому что я потратила на брак несколько лет, а не всю жизнь. И даже хорошо, что у нас с Семеном не появились дети.
* * *
— Привет! — слащаво улыбаясь, произносит Свистунов, когда я подхожу к скамейке, на которой он сидит в расслабленной позе.
Вот даже сейчас не встал, не потянулся, чтобы поцеловать… Мне, правда, это и не нужно, но… Видно, что скучал, ага.
— Привет! — отвечаю, тоже сев на скамейку.
— Ну и чего мы тут? — произносит как-то странно, медленно, будто язык заплетается.
Всматриваюсь, но понимаю не сразу, в чем дело, потому что глаза Семен прячет за темными очками. И только по губам, искривленным в этой ухмылке, догадываюсь, что он не сонный был, когда говорил со мной по телефону, а пьяный! И, судя по всему, до сих пор еще не отошел. Впрочем, что это меняет?
— Я не буду ходить вокруг да около. Перейду сразу к делу. Наши отношения себя изжили. Думаю, ты и сам это должен был заметить. Мы чужие люди, Семен. Живем хуже, чем соседи. И потому я уверена, что нам лучше развестись, — говорю, и на душе легче становится.
По его замершему выражению лица даже не сразу видно, понял ли смысл сказанного мною. А может, просто надо время, чтобы осознать все, что услышал?..
— Это в каком смысле «развестись?» — снимая очки, медленно переспрашивает.
Да, если учесть взгляд его покрасневших глаз, не удивляет, что суть сказанного мною уловил не сразу.
— В прямом. Взять и развестись, чтобы не мучить друг друга, а начать новую жизнь, — пытаюсь спокойно объяснить.
— А я тебя, значит, мучаю? — прищуривает свои и без того узковатые глаза, еще мутные от алкоголя.
— Возможно, я слишком жестко выразилась… Но, давай откровенно, счастливыми друг друга мы точно не делаем, — сохраняю спокойствие, не обращая внимания на придирки Семена.
— И почему же именно сейчас? — хмыкнул, скривившись.
— А когда надо? В лет восемьдесят? Если мы, конечно, раньше не убьем друг друга!
— Развод… — вздыхает Семен. — Нет, тут надо подумать, — хмурится он.
— Если надо, думай, конечно. Я уже все обдумала. На днях обсудим детали, когда будешь в состоянии. А сегодня я все, что хотела, сказала, — встаю со скамейки. — Пока.
Семен лишь провожает меня озадаченным взглядом.
Боже! Только первый шаг сделан. Всего-то сообщила о своем решении будущему бывшему, а уже такое облегчение чувствую… Прямо камень с плеч! И сейчас даже не беспокоят все формальности, раздел имущества… Это все кажется совершенно несущественным. И думать ни о чем не хочу! Мне просто хорошо! Настолько, что, балдея от своего состояния, не глядя на экран, принимаю входящий вызов, когда звонит телефон.
— Алло! — отвечаю машинально.
— О! Какой у тебя довольный голос! Это меня радует, Синичка, — и сам довольно произносит Волынский. — А то какой-то осадочек после утреннего разговора остался. Показалось, что ты чем-то расстроена…
Замедляю шаг с каждым его словом. Но прекращать разговор совсем не хочется. Даже не возмущаюсь тому, что он называет меня «Синичка»… Привыкаю? Или лень в данный момент? А может, я сейчас просто слишком добрая?
— Нет, все хорошо, — отвечаю, улыбаясь своим мыслям.