И внезапно его жужжание изменилось. Из торжествующего оно превратилось в жалобный, звенящий крик. Галадор проснулся, приподнялся на локте, улыбаясь другу и машинально напевая вечернюю песенку эльфа:
— Ну, нет! — вскричал Антальцидор. — На дворе день, день, день!
И, спрыгнув с трона, он протянул Галадору обе руки, помогая ему подняться. Тем временем треск шмелиных крыльев стал просто душераздирающим.
— Шмель, ты где? Где ты? — спросили одновременно оба эльфа.
— Ззздесь я, ззздесь, — горько заплакал шмель.
Друзья обернулись к входу, откуда доносились звуки, но никого не увидели.
А ведь на дворе уже совсем светло, и рыже-черный шарик должен быть хорошо заметен.
— Где здесь?
— В паутине. Я попался!
Наконец в углу над входом эльфы заметили какое-то шевеление. Это шмель, запутавшийся в паутине, со связанными лапками и парализованными крылышками, отчаянно пытался вырваться.
— Освободите меня! — взмолился шмель. — Я признаюсь! Это я, я виноват! Развяжите меня, я вам все расскажу.
— Сначала расскажи, — сказали эльфы. — На этот раз ты действительно попался.
Вместо тончайших, прозрачных кружевных сетей, которые могли задержать разве что капельки росы или цвета радуги, этой ночью пауки сплели крепкие канаты, которые связали самого толстого и сильного из всех желто-полосатых шмелей. Конечно, когда все теряют голову, когда день путается с ночью, те, кто должен спать, бодрствуют, а те, кто должен бодрствовать, спят, — случается и не такое, даже в самом тихом и самом счастливом лесу на свете.
— Расскажи-ка, расскажи, — повторили эльфы.
И несчастный шмель, преисполненный раскаяния, поведал, раскачиваясь наверху, как маятник:
— Своим хоботком я перекачал росу из Коломбины в Колокольчик.
— Ну и?.. — спросили одновременно оба эльфа, задыхаясь от волнения.
— Ну и потом, конечно, я перекачал росу из Колокольчика в Коломбину.
— Так, значит, ты поменял росу в цветках? — воскликнули в один голос Антальцидор и Галадор.
— Увы, да, — сказал шмель.
— Ха-ха! — рассмеялся Антальцидор. — Значит, я выпил из Колокольчика росу, от которой спят днем! Вот почему я не проснулся на заре.
— Ха-ха-ха! — расхохотался Галадор. — А я выпил из чашечки Коломбины росу, от которой спят ночью! Вот почему я заснул в тот час, когда должен был править.
— Ну что ж, шмель, — хором сказали эльфы. — Поздравляем, ты ловко все это проделал. А если мы теперь так и оставим тебя здесь висеть?
— Нет! Нет! — взмолился шмель. — Я больше не буду. Пощадите, милые, благородные, великодушные эльфы! Подумайте, ведь сейчас все уже приходит в порядок. В чашечке Коломбины скопилась утренняя роса. Она ждет тебя, Галадор. Смело пей ее, иди отдыхать и спи весь день, пока Антальцидор будет царствовать. А с наступлением темноты Антальцидор выпьет из Колокольчика вечернюю росу и будет спокойно спать всю ночь. И все пойдет как в прежние счастливые времена.
— Ну, что ж, — улыбнулись эльфы. — Мы тебя прощаем, шмель.
Галадор влез на трон и подставил спину Антальцидору, чтобы тот мог взобраться наверх.
Маленькой серебряной шпагой Антальцидор одну за другой перерезал нити, высвободил лапку, крылышко, остановился.
— Ты раскаиваешься? Ты правда больше не будешь? Клянешься?
— Клянусь! — ответил шмель.
Еще несколько легких взмахов шпаги, и лапки шмеля зашевелились, а крылышки задрожали.
— Лети к нам! — приказал Антальцидор. — Вылетай на свет, чтобы тебя было видно. Садись прямо перед троном.
И шмель послушно приземлился на мох.
— Сядем же вместе на королевский трон, — продолжал Антальцидор. — Так, хорошо! А теперь, друзья, считалку! Вместе, я и Галадор. Я уверен, что все получится… А ты, шмель, аккомпанируй нам, ритмично, звучно, чтобы все звери в лесу, дневные и ночные, услышали нас. Все готовы?
— Да, — ответил Галадор.
— Да, — сказал шмель.
— Тогда — раз, два, три…
Антальцидор подобрал свою волшебную палочку с золотыми цветками и взмахнул ею, подавая сигнал. И оба эльфа в полный голос, на одном дыхании запели лесную считалку. А шмель на своей трубе, на цимбалах и большом рокочущем барабане аккомпанировал песне эльфов.
И конечно, все звери беспрекословно повиновались ей. Белка прыгнула с сосны на граб, растопырив лапки и распушив хвост; защебетала болтливая малиновка; заворковал сизый голубь; застучал по сосне дятел; черный дрозд начал ритмично выводить свои рулады; а все ночные звери — козодой, летучая мышь, сова, вся семья ежей и жаба из болотца — тихо держались в тени, зная, что их время еще не пришло; большие звери остановились поодаль. Косуля с острыми рожками грациозно вытянула свою гибкую шею, олень — Ветвистые рога высунул морду из зарослей папоротника, кабан спрятался в кустах так, что видны были только его горящие глаза. И все они, затаив дыхание и замерев, слушали двух друзей.
И так до конца, ни разу не запнувшись и ни разу не переведя дыхание, до — вы помните? —
Звонкие голоса эльфов взмыли ввысь, как трели жаворонка. Колокольчик и Коломбина выпрямились на своих стебельках и засинели ярче обычного.
— Ну а теперь наша очередь! — сказал шмель.
И все звери, а также Колокольчик и Коломбина хором запели хвалебную песню эльфам:
ЖАН ЖУБЕР
Превращения Пилу
Перевод Г. Шумиловой
— Что такое яблоко? — спросил отец.
— Яблоко? — переспросил Пилу.
— Да, яблоко.
Перед сном Пилу еще должен был выучить урок. Он положил локти на стол и уставился в потолок. Отец позевывал, на краю блюдца дымилась его сигарета. Из носа у него торчали три волоска. Ровно три. Пилу много раз их разглядывал.
— Ну же, не тяни! Что такое яблоко? — сказал отец.
Его терпение явно подходило к концу. Пилу взял со стола яблоко и откусил от него.
— Яблоки я люблю.
— Я тебя не о том спрашиваю! Что такое яблоко? Ну, отвечай! Ф… Фр… Фрукт, балбес!
— А-а, фрукт! — протянул Пилу. — Но ведь банан — тоже фрукт. А бананы я не люблю: они холодные и противные, как слизняки. Бабушка все время пичкает меня бананами. Говорит, что они такие же вкусные, как бифштекс. Ну уж неправда! Вот яблоки я люблю. Яблоко-это-то-что-я-люблю.
— Не морочь мне голову. Яблоко — это фрукт. Вот и все!
Правое ухо у отца покраснело. Пилу не отрываясь смотрел на него и сосал яблочное семечко.
— Ты мне надоел, — сказал отец. — Иди спать! Мама, уложи его в кровать да отшлепай хорошенько. Он себя плохо вел, очень плохо.
Мама подошла к нему. Руки у нее покраснели от мытья посуды, они были такие же красные, как папино ухо.
Пилу с достоинством удалился из комнаты. Краешком глаза он увидел, что отец поднялся. Теперь он был большой, как шкаф — большой, сердитый шкаф. Он закурил сигарету и о чем-то задумался.
Вдруг Пилу чихнул, и последнее яблочное семечко выскочило у него изо рта на пол, а он-то думал, что сможет сосать его в кровати.