Эрика растерялась. Она уже понимала, что может быть сурово наказана за свое легкомыслие. Поэтому она опустила голову, съежилась и ответила самым тихим и нежным голоском:
— Ваше величество, я ничего не хочу вам сказать. Я зашла просто так.
— Просто так? Шла мимо и зашла? — переспросил король.
— Да, ваше величество, шла мимо и зашла, — подтвердила Эрика.
— Как? — возмутился король. — Ты что же, думаешь, что здесь проходной двор?
— Нет, ваше величество, — сказала Эрика, — здесь не проходной двор, а дворец.
— Во дворец не заходят просто так, — отрезал король.
— Простите, ваше величество, но я же здесь, — возразила Эрика, — значит, заходят.
Тут король разгневался совсем — а что же ему оставалось, ведь Эрика была права! Когда люди неправы, они ужасно сердятся и громко кричат, чтобы все думали, что они правы. Испуганной девочке показалось, что король очень похож на рассерженного индюка. Но тут королева положила руку королю на плечо, и он мало-помалу успокоился. Тогда королева сказала девочке:
— Ну ладно, зашла и зашла, оставим это. А теперь делай реверанс и уходи.
«Я спасена», — решила Эрика. Она согнула колено, приподняла край юбочки, как учила ее мама, трижды поклонилась и стала пятиться к золоченой резной двери, которую, на свою беду, открыла.
Но когда она была уже на пороге, раздался пронзительный крик:
— Я хочу с ней играть, я хочу с ней играть, пусть она вернется сейчас же, я хочу, хочу, хочу!
И Эрике пришлось вернуться и подойти к принцу, такому капризному и невоспитанному, что родители его сгорели бы со стыда, если бы сами были поумнее.
Принц потянул Эрику за рукав к своему маленькому трону и спросил, как ее зовут.
— Эрика, — ответила Эрика.
— А я тебе нравлюсь? — спросил принц.
— Я же тебя не знаю, — сказала Эрика.
— Я принц, я должен тебе нравиться, должен, слышишь? — закричал принц и задрыгал ногами.
Он так разошелся, что зацепился одной ногой за другую. И — трах-тарарах — капризный принц растянулся на полу около трона, да так неловко, что, падая, разорвал свои бархатные штанишки. И вот, когда он пытался подняться, всхлипывая и шмыгая носом, Эрика не смогла сдержаться и рассмеялась. Ее звонкий смех, гулко раздавшийся под сводами тронного зала, привел в ужас короля, королеву, принца и всех придворных.
Эрика сразу замолчала и стояла вся красная, сама испугавшись того, что сделала. Наступила гробовая тишина, потом раздались возмущенные возгласы:
— Она засмеялась! Она посмела!.. — вопили придворные.
— Она действительно засмеялась! — сказала королева.
— Хны, хны, хны-ы-ы, она смеется надо мной! — захныкал принц.
— Она засмеялась! В тюрьму ее! — воскликнул король.
Два стражника с алебардами схватили Эрику, и, вместо того чтобы вернуться домой к папе и маме, девочка оказалась на соломе в королевской тюрьме.
А солома в королевской тюрьме была сырая и холодная. Эрика задрожала, и хотя никогда или почти никогда не плакала, но, оказавшись совсем одна в темнице, не выдержала и разревелась. Слезы текли и текли по ее розовым щекам. Наконец она устала плакать и уснула.
А тем временем папа и мама Эрики забеспокоились. Они догадались, что с дочкой случилось какое-то несчастье, и стали искать ее по всему городу. Когда они узнали от племянника двоюродного брата булочницы, который дружил с одним из королевских стражников, что какую-то маленькую девочку по приказу короля посадили в тюрьму за то, что она засмеялась, горю их не было границ. Это, конечно же, была их Эрика! В отчаянии папа и мама вернулись домой.
А Эрика все спала и спала, а когда проснулась, уже наступила ночь и в окошко сквозь решетку прокрался лунный луч. Он освещал соломенную постель Эрики и, казалось, говорил: «Не огорчайся, Эрика, ты скоро выберешься отсюда».
Эрика немного приободрилась, съела кусочек хлеба, лежавший рядом с ней на соломе, напилась воды из кувшина, а потом села и задумалась.
Думала она о том, что беда с ней случилась по ее собственной вине и что за свое легкомыслие она сурово наказана. От этих мыслей она снова чуть не расплакалась, но сдержалась — ведь она была храброй девочкой — и, чтобы ободрить себя, решила спеть. Подняв глаза к окошку, она тут же сочинила песенку:
Как только Эрика вспомнила короля и, особенно, плаксивого принца, ей снова стало ужасно смешно. И вот, одна в темнице, Эрика рассмеялась — и смеялась до слез, смеялась так, что ее светлые кудряшки так и плясали.
Смех ее был таким веселым, таким звонким, что темница сразу преобразилась: раньше ее освещал только лунный луч, а теперь каждая паутинка засветилась, каждая соломинка засверкала, даже сырые каменные стены заблестели, даже железная дверь засияла.
Когда же Эрика отсмеялась и перевела дыхание, то, оглянувшись, увидела, что вся тюрьма наполнилась светом.
Правда, тюрьма от этого не перестала быть тюрьмой.
— Ну, ничего, — сказала Эрика, — я скоро отсюда выберусь, верно, лунный лучик?
И ей показалось, что лунный лучик подмигнул в ответ.
А в это время во дворце…
А в это время во дворце все спали. Угрюмый король храпел в своей огромной постели под одеялом, расшитым черными бабочками. Спала и королева, положив на ночной столик корону и парик, спала, печально вздыхая, и пышная грудь ее плавно вздымалась и опускалась. А принц-плакса ныл и хныкал даже во сне. Спали и придворные: они настолько привыкли изображать печаль и уныние, что и во сне плакали.
Спала и королевская стража: кто стоя, кто сидя, кто лежа, и огромные усы стражников подрагивали от их мерного дыхания.
Стражники, охранявшие королевскую тюрьму, тоже спали, сидя на ступеньках лестницы, которая вела в подземелье.
Вдруг стражник, спавший ближе всех к двери тюрьмы, проснулся от непривычных звуков. Он вскочил, подошел поближе, но споткнулся о собственную алебарду и тут же полетел вниз, пересчитывая головой ступеньки. Бедняга поднял такой шум, что проснулись все остальные стражники. Они сердито заворчали, протирая глаза.
— Тише, вы! — сказал, поднимаясь, первый стражник. — Послушайте-ка!
Все как по команде приставили руки к ушам и стали слушать.
Они услышали веселую песенку. Потом нескончаемый звонкий смех. Стражники пришли в ужас: в королевской тюрьме кто-то смеялся! Смеялся!!!
— Клянусь моими усами! — сказал первый стражник. — Кто-то смеется!
— Клянусь моей алебардой, ты прав, — подхватил второй, — кто-то смеется.
— Клянусь моим кивером, — прогремел третий, — это ему так не пройдет!.. Смеяться запрещено — это приказ короля.
— Клянусь моим кожаным поясом, — сказал четвертый, — того или ту, кто смеется, сурово накажут.
— А как наказывают за смех? — спросил пятый.
— Сажают в тюрьму, — ответил шестой.
— А что делать, если тот, кто смеется, уже сидит в тюрьме? — спросил седьмой.
Стражники почесали затылки: ответить на этот вопрос было затруднительно. Они думали, думали, но так ни до чего и не додумались. Наконец решили ничего не предпринимать и снова расселись по ступенькам. Но заснуть им не удалось, потому что наша Эрика в темнице продолжала петь и смеяться.
Сначала стражникам это совсем не нравилось: их уши не привыкли к смеху и песням, ведь уже много лет во дворце никто не веселился. Они сердито ворчали и, не находя себе места, беспокойно переминались с ноги на ногу в своих огромных сапожищах.
Но вот мало-помалу стражники начали прислушиваться. Они слушали, слушали все внимательней, а когда смех и песенки смолкали, стражникам становилось как-то неуютно, словно им чего-то не хватало, и они с нетерпением ждали, когда же снова послышится звонкий голосок.