— Очень рада, Алик, что ты сегодня с нами.
— Я тоже этому рад.
— Думала, что ты уже не придешь.
— Да. Я делал, что мог, чтобы успеть до полицейского часа.
Подойдя к девочкам, я молча поочередно поцеловал их, уклонившись тем самым от обязанности высказать свои пожелания, и мы сели за стол.
— Вы еще кого-нибудь ждете? — спросил я, глядя на дополнительный прибор и пустой стул.
— Нет.
Но тут пани Марта уловила мой взгляд, направленный на остававшееся за столом свободное место, и добавила:
— Ах, вот почему ты спросил! Это место для всех тех, кто одинок и кто в этот вечер уже не может быть с нами.
— Понимаю.
— Это место для тех, кто умер, — сказала Юлия. — Ты не знал об этом, Алик?
Я взглянул на сидящую напротив девочку и отрицательно покачал головой, меня снова охватила щемящая тоска, промелькнула мысль о майоре, я вспомнил его лицо, наш странный разговор и это путешествие в купе скорого поезда, а потом его неожиданную смерть, тяжесть которой по-настоящему стал ощущать только теперь. Поначалу я был так оглушен молниеносным развитием событий, что у меня не было времени спокойно поразмыслить обо всем том, что случилось в этот день, в этот необыкновенный вечер; я счастливо избежал смерти, а быть может, даже чего-то еще более худшего, чем смерть, — если бы попал в руки гестапо, там наверняка попытались бы вырвать у меня тайну груза, который я перевозил, — я был свободен, но не испытывал радости. В том, что мне еще раз удалось выскользнуть из расставленных на меня силков, была не только моя заслуга; я глядел на пустое место за столом и мысленно ругался самыми похабными словами, только бы не поддаться волнению, только бы не думать о минувших событиях, только бы отогнать, наконец, воспоминание об этом лице, о словах этого человека, его грустной улыбке… Передо мною стояла тарелка с праздничным супом, грибной лапшой, попробовать которую у меня недоставало смелости, ибо казалось, что я тут же расплачусь.
— Почему ты не ешь, Алик? — спросила с беспокойством пани Марта. — Отличный суп. Ешь, пока он теплый.