И мы прошествовали к двери. Ну, как прошествовали… три шага – на шествие не тянут. Но то были три шага победителей.
Я удержалась от пинка по двери, но распахнула ее со всем недотраченным раздражением.
- Быдло, - пискнула мне в спину медсестра.
Я развернулась. А она откатилась на стуле подальше. Под защиту принтера, не иначе. Ротик как-то странно дрогнул. Струхну-ула.
- А ты овца, - сообщила я, с трудом удерживаясь от противных кривляний. – То же самое, только ме-е-елкий рогатый скот.
Прямо за дверью, на противоположной стене коридора висело зеркало. В нем я увидела, как та с моментально помявшимся от страха лицом нервно ощупывает голову. Морщится, вытирает глаза, и снова запускает пальцы в кудрявую шевелюру. Что-то ищет в ней и чешет, чешет. А глаза при этом прямо-таки уползают на мокрое место.
Вот идиотка… в обычных человеческих поликлиниках ведьмы и всякая нежить не только не работают, но и не наблюдаются. Другая медицина, слегка иная биология, чего уж там. Так что ей бы не голову чесать в поисках рогов, а нервы в порядок привести. Да научиться не хамить пациенткам. А то мало ли… я вот овцой, а кто-то и свиньей обзовет. Эдакий ипохондрик до вечера навоображает себе и пятачков и копытец в комплект к рожкам…
Да ну ее!
Я приобняла дочку за плечи и повлекла за собой.
Мы вышли на крыльцо, пряча носы в шарфы, торопясь натянуть перчатки. Стылый воздух вдыхался с трудом. Не хотел попадать в легкие. Легкие тоже привычно-вяло возражали против такого наполнения.
- Ух, какая ты! – сообщила мне моя девочка. – Прямо супер-мама. Здорово их напугала. Может, ты все-таки ведьма?
- Да нет, малыш. Если бы я была ведьмой, то давно уже осознала бы себя, выучилась и… И не знаю, что там у них дальше бывает. Может, ты у нас ведьмой окажешься? Есть шансы, как считаешь? А я уж фотографом останусь. Поздно что-то менять.
- Может, и окажусь, - радостно подхватила идею дочка. – Стану крутой, круче тети Алиены. Построю большой дом, ну такой, как старинный замок. Около моря. И заберу вас с папой к себе насовсем.
- Правда? Ну, вот, мы с папой отныне спокойны за нашу старость…
- Через парк пойдем? Рассвет снимать будешь? – Данка тронула сумку с камерой, свисающую с моего плеча и набивающую мне привычный синяк на бедре.
- Да, малыш, только подожди секунду, я тут… - я стащила сумку с плеча, перезакрепила ремни, превращая ее в рюкзак. Когда направляешься в сонный и полутемный утренний парк в компании шустрой шестилетки (хоть и тоже немного сонной), лучше держать руки свободными.
Парк встретил ветром, словно мерзлые аллеи были коридорами старого пустого дома, по которым гуляли сквозняки. Данка ускакала вперед. Я следила глазами за красно-желтым пятном ее комбинезона. Разбежится и – скользит вперед на подошвах ботинок по асфальту едва покрытому вечной ледяной корочкой. Изображает ведьму, да не простую, а из старых сказок – на метле летящую. Если бы кроме нас тут обнаружился еще хоть один комплект «мамаша + дитятко», то его мамашная часть расстреляла бы меня взглядом.
Интересно, что бы гипотетическая мамаша подумала, если бы Данка с разбегу ухнула в сугроб и сделала ручонками «снежного ангела»?
А ничего.
Ничего бы она не подумала. Потому что последний сугроб в наших широтах наметало тридцать лет назад. Сейчас Данке падать попросту некуда. И не на чем «рисовать» ангельские крылья. Круглый год стоит погода то ли позднего ноября, то ли раннего декабря. От плюс двух до минус пяти по Цельсию. Сухой, терзающий горло и легкие ветер, мерзлая трава и асфальт.
Ну ладно, это я злобствую.
На пару месяцев все, конечно, оттаивает. Деревья с бешеной скоростью покрываются листвой, измельчавшей, кажется, на генетическом уровне. Трава прет как сумасшедшая, чтобы потом, в течение оставшихся десяти месяцев года пробиваться сквозь слой инея, который нынешние дети по незнанию называют снегом. Да и взрослые, откровенно говоря, забыли тот, другой снег. А то и вовсе его не видели.