Но я стал клясться, что отец возражать не будет, что он придерживается передовых взглядов и считает, что любая работа почетна. Постепенно директор успокоился. «Ну, гляди, — сказал он. — Тебе виднее. Я тоже с малого начинал, а теперь, видишь, где сижу? Отец твой тоже, небось, с малого? Так уж жизнь устроена. Мы, брат, из кожи вон лезем, добиваемся, а дети наши все равно с малого. Обидно получается, но ничего, как говорится, не попишешь — закон природы. Ты завтра паспорт приноси и приступай».
Я ушел от него и долго бродил по городу. Жара спадала, и наступал вечер. Настроение у меня было хорошим. Я уже почти забыл о провале на экзамене. Я уже опять был кем-то. И на душе было спокойно.
Но когда я вернулся домой, в гостиной сидел Кирилл Васильевич. И мама. И бабушка.
Они уже знали о моем провале. И обсуждали это событие. Увидев меня, они умолкли. «Я теперь знаете кто? Я режиссер, — сказал я в наступившей тишине. — Устроился. Поздравьте». «Может, ты еще и вице-король Индии?» — спросил Кирилл Васильевич холодно. Он решил, что я шучу. Не поверил.
Зато поверила бабушка. Она сказала: «Боже мой! Сережа — режиссер! Это прелестно! Какое счастье, что я дожила до такого дня!» И закатила глаза к потолку. А мама долгое время молчала Только когда я рассказал, в чем будет заключаться моя работа и что вечерами должен буду следить за порядком на танцплощадке и успокаивать хулиганов, она закричала: «Завтра же позвонишь в этот Дом культуры и скажешь, что передумал! Иначе я дам телеграмму папе! Представляешь, что с тобой будет, если он приедет, бросив гастроли?»
А бабушка закатила глаза к потолку и произнесла: «Сережа работает вышибалой! Какой ужас!»
Я знал, что со мной будет, если приедет папа. Тем более, бросив гастроли. И все же оставался непоколебимым. Работать в Доме культуры я решил твердо. Я вообще решил отныне действовать самостоятельно.
Они убеждали меня наперебой. Мама кричала. Кирилл Васильевич ей поддакивал. Бабушка тоже вставляла какие-то слова. Но я не стал долго слушать. Я оставил их разговаривать обо мне и вышел во двор.
Вечер был темный. Настолько темный, что по земле тянулись лунные тени. У кустов сирени стоял голый по пояс Стасик и играл мышцами. Лунные блики лежали на его бицепсах и трицепсах.
«А, это ты! — сказал он. — Подходи», — и больно схватил меня за руку. Вокруг пахло водкой. Казалось, этот запах исходит от кустов сирени, не верилось, что так сильно может пахнуть человек. «Хочешь, скажу новость? — спросил Стасик. — Тебе скажу. Я завязываю».
«Ты завязываешь каждый день, — возразил я. — Как напьешься, так и завязываешь». «Ха! — закричал Стасик и сжал мою руку так, что в ней хрустнуло. — Фома неверующий! Ты не веришь? А директор цирка верит! Он сказал: бросишь пить — включу в программу. И я ответил: брошу… Хочешь, покажу афишу?»
«Новую?» — спросил я. «Нет, старую, — ответил Стасик грустно и отпустил мою руку. — Но я все равно покажу. Я хочу, чтоб ты увидел, кем Стасик был и кем он опять скоро станет». «Но ты уже показывал, — возразил я. — Много раз». «Все равно», — сказал Стасик и ушел в дом.
Когда-то в раннем детстве меня водили в цирк, и я смутно помню Стасика воздушным гимнастом. Но потом он стал пить, и его выгнали. Совсем уйти из цирка он не захотел и работает там распространителем билетов. Уже много лет работает он распространителем билетов, но при каждой встрече говорит мне, что вот сегодня бросает пить и его снова включат в программу.
Он вернулся быстро, слишком быстро, и повесил афишу на гвоздь, который торчал из стены дома. «Я и спички принес», — пробормотал он и стал их зажигать одну за другой, освещая афишу. Но я и так знал ее содержание почти наизусть. «Сегодня в городе выступает знаменитый воздушный гимнаст Станислав Андро, — писалось в афише. Что-то в этом роде. — Он исполнит уникальное сальто». «Единственный в мире», — кажется, и такие еще слова были в афише. «Андро — мой артистический псевдоним, — пробормотал Стасик. — Весь мир знает Станислава Андро, а он распространяет билеты. Он ходит по разным мелким организациям и продает билеты на представления, но этому уже приходит конец, потому что Станислав Андро завязал и директор обещал включить его в программу».
Он поднес спичку к афише, и она сгорела. Стало совсем темно. Даже лунные тени исчезли. «Стань визави», — сказал Стасик. «Как это — визави?» — спросил я. «Визави — это визави», — сказал Стасик и поднял меня вверх, держа за локти. «Только не как в прошлый раз», — попросил я, потому что в прошлый раз он не просто поднял, а еще и высоко подбросил меня, но поймать не смог, и я упал в середину сиреневого куста. «Если б у меня было время, я сделал бы из тебя отличного циркового гимнаста, — сказал Стасик. — А теперь выходи в стойку».