Портрет Некрасова напомнил ему, что он собирался зайти к известному поэту Николаю Сергеевичу Северову. Адрес поэта он уже выписал из телефонной книжки. Тетрадь с собственными стихами, предназначенными специально для Северова, свернутая трубкой, оттопыривала карман пиджака.
Ваня сказал Гасинскому, что покинет его часа на два.
— В двадцать два часа будь в клубе, — напомнил Гасинский, — сегодня нам на вокзал. Как ты себя чувствуешь, голова не болит?
— Нет, все уже прошло, «как с белых яблонь дым».
По адресу Ваня добрался трамваем, благо управление московского трамвая выдало приехавшим фабзавучникам карточки с правом бесплатного проезда в продолжение месяца.
Поэт Северов проживал в старом усадистом доме, рядом с чайным магазином Высоцкого, стены которого были разрисованы бумажными корабликами и длинноусыми монголами. Вывески приходилось читать сверху вниз, по-китайски, они были написаны причудливыми буквами, похожими на иероглифы.
Квартира Северова находилась на третьем этаже, и подниматься надо было с черного хода, по узкой лестнице, неприятно пахнущей кошками и собаками.
Взойдя на третий этаж, Ваня минуты две стоял, прислонившись спиной к стене, выжидая, когда угомонится гулко стучавшее сердце. Болезнь еще давала себя чувствовать.
Не без робости нажал он кнопку звонка в конце таблички с фамилией Северова. Что-то скажет ему знаменитый поэт?
Дверь открыла полная женщина в цветастом капоте, с головой, утыканной бумажными папильотками, — видимо, жена Северова.
— Я бы хотел видеть Николая Сергеевича, — заявил Ваня, ныряя в полутемную прихожую, и назвал себя.
— Николя, к тебе.
Из комнаты, щедро залитой солнечным светом, показался лысый мужчина, одна щека его была густо намылена.
— А, Иван Иванович, заходите. Давно вас жду, — сказал лысый.
Ваня так и обомлел: перед ним был тот самый неприятный мужчина, которого он встретил на квартире у Белоножко. Однако он быстро овладел собой, шагнул в комнату, на свет.
— Какой, же вы Иван Иванович? — удивился мужчина; в руках он держал бритву.
— Очень просто! — ответил Ваня. — Произошло недоразумение: поэт Северов ждал какого-то Ивана Ивановича, а явился Ваня — тоже Иван Иванович.
— Что вам надо? — раздражаясь, спросил Северов, и по намыленному лицу его нельзя было разобрать, узнал он Ваню или нет.
— Я принес вам свои стихи… почитать.
— К Маяковскому. Дуйте к Маяковскому, это он возится со всеми встречными и поперечными, читает всякую белиберду.
В соседней комнате зазвонил телефон. Жена позвала поэта:
— Николенька, Сережа Есенин спрашивает тебя.
— Скажи, что меня нет дома… Ушел, мол, в Сандуновскую баню.
Опомнился Ваня только на площадке. Задорно захохотав, вприпрыжку, как мальчик, он спустился по крутой лестнице.
Ему не терпелось записать в дневник события текущего дня. И не забыть, что в цветущих липах у Третьяковской галереи жужжали пчелы, видимо, залетевшие в город из деревень. Северов изрядно насмешил его. Такой родной матери копейки не даст взаймы. А разве сквалыга может быть настоящим поэтом?
В просторном фойе за круглым столиком, накрытым бархатной скатертью с бахромой, тесно прижавшись друг к другу, сидели Гасинский и Люся, перед ними стояла початая бутылка лимонада. Аксенов настолько убедил себя, что друзья его на Воробьевых горах, что, увидев их, даже попятился.
— А, Ваня! — обрадовался Гасинский.
— О чем это вы здесь толкуете?
— Да вот Юрий Александрович рассказывает о своей службе в Конармии. Только что поделился интересным анекдотом: Семен Михайлович Буденный, связавшись по телефону с каким-то генералом, приказал послать на станцию Суковкино белогвардейский бронепоезд. Бронепоезд, конечно, не замедлил прибыть, и щеголь-поручик, приняв Буденного за Мамонтова, отрапортовал ему: «Господин генерал, бронепоезд «Слава офицерам» прибыл в ваше распоряжение». Здо́рово, а? Вот она, романтика революции! — Девушка подняла стакан с лимонадом, посмотрела его на свет и выпила с наслаждением, как вино.
— До революции продавалась шипучка братьев Лагидзе. Выпьешь стакан — целый день шибает в нос, — вспомнил Гасинский и посмотрел на часы. — Пора, Вань, собираться.
Вечером они отправились на вокзал. Гасинский подарил Люсе свою карточку для бесплатного проезда в трамваях.
Около часа стояли в длиннющей очереди. Люся разглагольствовала:
— Если раньше искусство Дункан было связано с нарядными хороводами античных танцев, то теперь, после ее приезда в Россию, оно исходит из ритма трудовых движений. То, что артистка берет у рабочих: их радостное чувство, возникающее из ритма труда, — она возвращает им в танце.