— Идут! Лука идет, а с ним раскосый китаец и еще один чернявый. Все с покупками.
— Ну, ребята, три сабли изготовил вам, на сегодня хватит, — сказал Александр Иванович, сбрасывая на пол пахучие стружки, и выпроводил мальчишек.
В комнату вошел Лука со своими товарищами.
— Располагайтесь как дома, — радушно приветствовал их Александр Иванович. — Скоро вернется жена, будем обедать, — и поглядел на стенные ходики.
Обедал Иванов, по морскому обычаю, всегда в полдень, никогда не отступаясь от раз заведенного в доме порядка.
Вскоре пришла зарумянившаяся с мороза Даша. Разматывая пуховый платок весь в блестках снежинок, затараторила:
— А я письмо получила из Чарусы, от какой-то Нины, интересуется, почему ты, Лука, словно в воду канул, не подаешь ей весточки. Беспокоится, не случилось ли с тобой чего дурного…
Лука покраснел, попросил:
— Покажи письмо.
Даша вынула из-за зеркала небольшой конверт, дразня, долго не отдавала пасынку. Он изловчился и вырвал конверт у нее из рук. Только тогда она захлопотала у стола, с любопытством расспрашивая:
— Это какая же Нина?.. Я ее знаю? Из Качановских?
Письмо было от Нины Калгановой. Сначала шли вопросы о Луке, а дальше — скупые сведения о его чарусских товарищах. Витиеватым, неразборчивым почерком девушка сообщала, что она кончает химический техникум, брат заканчивает торгово-промышленную школу — ЧТПШ. Николай Коробкин пытался продолжать образование, но мандатные комиссии трех техникумов вот уже два года подряд бракуют его, как сына нэпмана.
Коробкин ходит темнее тучи, и она, Нина, побаивается, как бы юноша, нервный и с гусарскими наклонностями, по малодушию не учинил над собой какой-нибудь глупости. Ваня Аксенов превратился в заправского рабочего, дни и ночи проводит в своем депо, в комсомольском комитете и клубе.
— Так, так… — Лука, отложив конверт, задумался над судьбой своих сверстников. Ему было жаль Коробкина и обидно, что Нина даже не упомянула о Шурочке Аксеновой. А она ведь тоже учится и почему-то так и не написала ему ни одного письма с тех пор, как они в последний раз виделись в роще у Кабештовского пруда. Он тоже сразу не написал ей, а потом с каждым днем труднее было взяться за письмо, надо было найти оправдание своему молчанию. А такого оправдания не было, и он не отваживался браться за перо.
— Ну, что ж, ребята, мойте руки, и прошу к столу. Рука-то у тебя, Лукаша, я вижу, зажила, но гляди не повреди, старые раны часто открываются, — сказал Александр Иванович сыну.
— От раны осталось одно воспоминание, — улыбаясь, ответил Лука.
Курсанты, захватив с собой мыло и полотенце, вышли в длинный, полутемный, как во всех общежитиях, коридор, в конце которого находилась общая умывальная.
Когда они вернулись, стол был уже накрыт и в тарелках пунцовел красный борщ; сильный его аромат сразу защекотал ноздри. Даша откупорила бутылки и бережно, не проронив ни капли, разлила пиво по стаканам.
— Ну, Дарья Афанасьевна, с днем твоего рождения. — Александр Иванович выпил пиво, остальные последовали его примеру, чокнувшись своими стаканами со стаканом Даши.
В курсантской столовой о таком борще даже и мечтать не могли! Лука не догадывался, какой дорогой ценой дался этот обед. Ради того чтобы угостить его и товарищей, Даша продала на толкучке почти новые ботинки-румынки, приобретенные ее мужем после победы на Перекопе у шелудивой барыньки, не успевшей улизнуть в Турцию.
Несколько раз за обедом отец самодовольно поглядывал на сына, любуясь его широкой грудью и узкой талией. Лука еще больше вырос и возмужал и всем своим обликом напоминал покойницу мать, о которой механик, сойдясь с Дарьей, думал все меньше, но окончательно забыть не мог.
— Итак, в этом году вы кончаете училище, ребята. Куда же думаете навострить лыжи? — спросил Александр Иванович.
— Да, нынешним летом уже будем командирами, — мягким голосом и с неистребимым акцентом ответил Ли Фу-чжень. Он был на три года старше Луки; Александр Иванович знал, что китаец участвовал в гражданской войне, служил в интернациональном полку, которым командовал чешский писатель Ярослав Гашек.
— Куда пошлют, туда и поедем, — за всех ответил Лука. — В нашем возрасте служить везде интересно.
— Все это хорошо. Только не связывайте себя по рукам и ногам ранней женитьбой. Тридцать семь лет — вот самый подходящий возраст для мужчины, чтобы вступить в брак, — не то шутя, не то серьезно сказал Александр Иванович.
Курсанты дружно захохотали.