Когда на трибуне стоял, весь потный, секретарь комиссариата, бывший политрук роты, какой-то старичок с нафабренными усами задал ему из зала ядовитый вопрос: любит ли он водку?
Секретарь зябко пожал плечами и ответил, что он пьет, но в меру, не больше, чем другие. Но въедливый старичок хотел знать точно, сколько водки выпивает секретарь в день.
— Ну, стакан. От силы, может быть, полтора.
В зале раздался легкий смешок.
— А поконкретней, — требовал старичок.
— Когда как. Бывают дни, когда я и капли в рот не беру.
— Позвольте вас спросить, сколько бывает таких дней в месяц? — не отпускал свою жертву старичок, и остроконечные усы его, казалось, готовы были уколоть секретаря.
Председательница комиссии вынуждена была прервать затянувшийся допрос и осадить зарвавшегося старичка, работавшего, как выяснилось, счетоводом в бухгалтерии наркомата. Секретарь, совершенно мокрый, спустился с трибуны.
Четвертый товарищ — нарком Затонский — прошел чистку быстро. Теребя свои рыжие волосы и то и дело поправляя очки, он начал было рассказывать о своем участии в революционном движении, но из публики закричали:
— Знаем! Всё знаем!.. Достоин оставаться в партии.
Степан Буря сидел в зале рядом со своей женой, закутанной в меховое манто. Его вызвали на трибуну пятым по счету.
Твердой походкой Степан Буря вышел на сцену, крепко пожал руки председательнице и членам комиссии, положил на стол партийный билет. Не прошло и минуты, как он уже стоял на трибуне и, размахивая руками с вылезавшими из рукавов белыми манжетами, непринужденно рассказывал, как он во главе партизанского отряда громил гайдамацкие и петлюровские банды в лесах под Винницей, на реке Псел у древнего города Гадяча.
Буря был высок и осанист, темная борода его, подстриженная на заграничный манер, блестела, живые сиреневые глаза сверкали. Ни дать ни взять — испанский король Филипп. Председательница невольно залюбовалась им. Плавная речь Бури производила впечатление, и публика слушала его внимательно. Раза два в разных концах зала даже вспыхнули аплодисменты.
Увлекшись, Степан Буря пустился в живописные подробности: однажды, отважившись, он отправился один в петлюровский полк имени Тараса Шевченко, прочитал солдатам стихи из «Кобзаря», зажег их, и полк в полном составе, при двух батареях шестидюймовок, арестовав командный состав, перешел на сторону красных. Из публики крикнули:
— Где это было?
— Между Никополем и Екатеринославом, — не моргнув глазом ответил Степан, внимательно и настороженно приглядываясь к человеку, задавшему вопрос.
Но тот же голос из публики подтвердил:
— Был такой случай… Я сам служил в этом полку. Командовал полком помещик Багмет.
Степан Буря облегченно вздохнул. Кажется, пронесло. Своего заклятого врага, механика Иванова, он уже не боялся. Он знал наверняка, что посланная им в Особый отдел VI армии анонимка, обвинявшая Иванова в связях с Махно, попала в цель: механика арестовали, его судил трибунал и приговорил к смертной казни. На этом опасном свидетеле своего прошлого Степан мог поставить крест.
— Есть вопросы к товарищу Буре? — спросила председательница, перелистывая его партийный билет и проверяя уплату членских взносов по месяцам.
— Вопросов нет… Коммунист правильный, — раздались из публики голоса.
— Может быть, кто-нибудь хочет высказаться? — спросила председательница.
Наступило молчание. Степан, выждав минуту, шагнул к столу комиссии и протянул руку за партийным билетом. Но в это мгновение в конце зала раздался робкий, неуверенный, едва слышный женский голос:
— Я хочу…
Степан вздрогнул, опустил руку. Кто бы это мог быть? У него были связи с женщинами; при желании любая из них могла запятнать его безупречную по виду биографию, поведать такое, за что следовало не только отобрать партбилет, но и упрятать его в каталажку. Но Буря привык встречать опасность с открытым забралом и смело посмотрел в зал. Он хотел увидеть женщину, которая осмелилась сейчас говорить о нем. А то, что она будет говорить плохое, он не сомневался. Все хорошее мог сказать о себе только он сам. Но бабы… Ему достаточно взглянуть этой женщине в лицо, чтобы узнать, в чем она его станет обвинять и как ему защищаться. Одно время он жил с машинисткой комиссариата, взбалмошной женой высланного офицера, и бросил ее. Не она ли? Или это хрупкая, тоненькая балерина из театра, или дочь одного из сотрудников комиссариата? Да мало ли было их…