Он вдруг почувствовал взгляд, устремленный на него сзади. Оглянулся и увидел перекошенное злобой лицо офицерика, медленно приближавшегося к нему; узкая рука офицерика угрожающе сжимала эфес шашки.
— Ты кто такой, что орешь здесь? А ну, пшел вон отсюда! — Носком сапога офицерик больно ударил Федорца в копчик. — Живо проваливай, и чтобы я больше тебя не видел!
И, странное дело, Назар Гаврилович подчинился без возражений. Тяжело ступая, он вышел за дверь. На площадке гардемарин брился перед медным тазом для варки варенья.
— Кто такой тот маленький с усиками? — спросил его Федорец.
— Надо знать, папаша. Маленький с усиками — это князь Шаховской. Только что вернулся с передовых позиций, разъярен как тигр.
Не думая о том, что делает, Федорец пошел прямо на выстрелы. По звукам боя он понял, красные уже в городе.
Небо серело. Свет нарождающегося утра, словно мутная вода, растекался по улицам.
С черного хода Назар Гаврилович вошел в дом, из которого стреляли мятежники. Подойдя к окну, откинул белую гардину, не целясь выпустил обойму из обреза.
У крайнего левого окна пуля свалила пулеметчика. Пулемет дернулся и беспомощно замер, но через минуту возле него уже возился отец Пафнутий.
— Был — полковник, помер — покойник. — Поп не спеша вставил новую ленту, взялся за шершавые ручки затыльника и с наслаждением выпустил первую очередь. Его бескозырка свалилась, и по плечам рассыпались рыжевато-золотистые, мягкие, как у женщины, волосы. С моря набежал проворный ветерок и заиграл ими.
Наблюдая за улицей из-за гардины, Федорец видел, как очередь отца Пафнутия остановила перебегающих группами красноармейцев. Они бегом вернулись в каменную подворотню. Три трупа остались лежать на тротуаре. Отец Пафнутий крикнул весело:
— Море переплыли, да в луже утонули!
Не успев расстрелять до конца первую ленту, отец Пафнутий изумленно, по-детски, вскрикнул и грузно повалился на пол, на раскрытые холодные цинки с патронами.
Кусая побледневшие губы, Назар Гаврилович оттащил дружка в сторону. При помощи угрюмого матроса с угреватым лицом он положил отца Пафнутия на шелковый диван, расписанный нежными цветочками. Рана в груди уже успела пропитать кровью матросскую робу с чужого плеча.
— Пить!
Матрос отвинтил крышку фляги, влил в рот раненому несколько глотков пахучего рома.
— Умираю я, — тихо застонал отец Пафнутий, — богом прошу тебя, Назар Гаврилович…
— Ну что, что ты просишь? — Федорец наклонился над ним, боясь не расслышать предсмертной просьбы умирающего, его завещания детям, жене, любовнице.
— Доверь мне… — отец Пафнутий собрался с последними силами. — Кто стрелял тогда в Куприеве… в учительницу…
Столь неожиданный вопрос удивил старика, давно разучившегося удивляться.
— Степка стрелял, зятек мой, помнишь его? Он у красных зараз в великих начальниках ходит. Ну, порешил тряхнуть старинкой, прикатил на тройке до тестя, а сам знаешь, что вышло.
— Спасибо… Назар… Гаврилович… теперь и помирать можно. Есть, значит, еще люди нашего племени. — И отец Пафнутий тихо запел: — Со святыми упокой!
В комнату ворвался резкий холодный ветер: за их спинами открылась дверь.
— Сдавайтесь! Руки вверх! — сердито приказали с порога.
Федорец обернулся на властный крик и, помертвев, сразу узнал механика Иванова. Красноармейцы, вбежавшие вместе с механиком, наставили на Федорца черные зрачки винтовочных дул.
— Вот и довелось снова нам свидеться, — устало промолвил Александр Иванович.
— Столкнулись мы с тобой, да неудачно для меня… — с ненавистью проговорил Федорец. И спросил ядовито: — Как там богоданная супружница ваша Дашка поживает?
— А почему это вас интересует? — насторожился Иванов.
— К слову згадал. След этот, — и кулак показал на овальный синеватый шрам на щеке, — от ихних зубок будет, ее змеиный поцелунок. Протаврила меня в свое времечко в Фонарном проулке. Так что мы с нею тоже этим самым цацкались.
Механик в бешенстве поднял кулак, но призвал на помощь все свое самообладание, сдержался. Сказал в сердцах:
— Как жил на свете, мы это видели, а как помирать станешь — увидим.
— Грозишься убить? Убивай. Мне все одно, — с безразличием сознался кулак. Он уже давно убедился, что жизнь человеческая недорого стоит.
Вышли на улицу. Там собралась большая группа пленных. Из карманов Илька красноармеец, искавший оружие, вынул изящные дамские штанишки, обшитые дорогими кружевами. Увидев их, старик Федорец понял, как сын его изголодался по своей Христе, ведь штанишки добывались для нее.