Отдых был сугубо студенческим со слабым обедом в виде бутербродов, но, тем не менее, все хорошо отдохнули на воздухе и даже купались в Днепре.
- Надо было пригласить и супругу, - сказала Эдик Жене. - Пусть бы посмотрела, как отдыхает пролетариат.
- Пробовал, но не смог добудиться, - ответил Женя. − Моя ненаглядная долго мычала, иногда выпуская соленые словечки, а потом поворачивалась набок и продолжала сопеть. Она спит круглые сутки. Я уж думаю, не заболела ли?
- Мусолит она тебя всю ночь, а днем отсыпается, - сказал Эдик, тиская свою будущую супругу Нелю. - Передай ей привет.
- Если она меня не съест - передам, - сказал Женя. − У меня грозная супруга, под стать отцу.
Возвращаясь домой, Женя предчувствовал, что будет скандал. Еще не было дня, чтоб его Зоя не затевала скандальчик по поводу и без повода.
Он тихо открыл дверь ключом, вошел, как мышка, снял обувь и тихонько пробрался в комнату к Зое. Она лежала на кровати на правом боку, накрытая толстым клетчатым пледом.
"Экая гора" мелькнуло в голове Жени.
- Кисочка, я здесь. Это твой любимый муженек, открой свои прелестные глазки!
Он уселся на край кровати и положил руку на ее высоко выпирающую как копна, пятую точку. Зоя не пошевелилась.
- Ну, ты что, спишь, что ли?
- Иди на х.!
- Ого! Какая приятная встреча. У тебя других слов не нашлось для своего мужа? - произнес Женя, заливаясь краской.
- Как ты смел, поехать без меня? Что это за хамство? Кто тебя воспитывал?
- Я ведь тебя приглашал - ты отказалась от поездки, а мне разрешила поехать без тебя со своим курсом.
- Мало ли на что я могу согласиться. Муж не должен уезжать без жены - никуда, если только в магазин или на рынок за картошкой. Если я осталась, и ты должен был остаться. Как ты смел, плебей?
- Но я ведь староста курса, я должен был поехать вместе со всеми.
- Плевать мне на твой курс и на то, что тебе надо. У тебя есть семья, ты должен проявлять заботу о семье. Мало ли мне в кровать воды надо подать или чаю заварить, а тебя нет. Я без завтрака осталась, картошку некому было почистить и пожарить.
- Я думаю...ты сама могла бы для себя завтрак приготовить.
- Нет, ты не думаешь головой, ты думаешь другим местом, короче думаешь задницей, вот чем ты думаешь. Мало того, что мы сидим на шее отца, так ты еще ведешь себя, как уличный бродяга, - говорила она нарочно громко, чтобы слышал отец, который сопел в спальне на диване.
- Я не сижу на шее твоего отца, успокойся. Я получаю стипендию и еще подрабатываю, читаю лекции от обкома комсомола, пописываю статейки в "Днепровскую правду", гонорары получаю, хоть и скудные, правда. Если бы ты училась нормально, тебе дали бы стипендию, но ты вечно в долгах, ты не хочешь учиться, ты не хочешь убирать квартиру, готовить завтраки, обеды, ходить на рынок, ты все время спишь. Ты - трутень, дохлая лошадь. Словом, ты откормленная индюшка. Ты только ночью можешь работать и то плохо... по причине неряшливости.
- А то, что ты живешь здесь бесплатно, ты не считаешь?
- Тогда прогони меня, я уйду в общежитие, там гораздо уютнее, спокойнее, а здесь у вас не квартира, а пекло: вы друг друга грызете как голодные крысы в банке.
- Ты хочешь в общежитие? А это не хочешь? - она скрутила и показала комбинацию из трех пальцев. - Ты допрыгаешься до того, что мой папа позвонит - и тебя исключат из университета. Лучше переводись на заочное отделение и устраивайся на работу. Ты - просто лодырь, я не знала этого. Я ни за что не вышла бы за тебя замуж. У меня было столько предложений, такие мальчики за мной увивались...Не чета тебе, вчерашнему милиционеру. Дура я, папочку не слушала, он за дипломата хотел меня выдать. Я бы сейчас по другим странам разъезжала, фиксировала бы в дневнике, как там простой народ мучается, как он там загнивает, а теперь я тут, с пузом хожу и еще мужа на своих плечах тащу. О Господи Боже, за что ты так наказал меня, бедную, несчастную?
- Иди, сделай аборт, а я тебе дам развод - выходи за дипломата и айда по странам, да континентам, - в чем дело? Я буду только рад за тебя.
- Ты что - разлюбил меня?
- Я над этим не думал. Ты, может, ревнуешь меня?
- Я? Никогда в жизни. К этим шмокодявкам? Да любая из них мизинца моего не стоит. Ты никогда не сможешь влюбиться в другую бабу, я за это спокойна.
- Почему?
- Потому что красивее, элегантнее твоей Зоеньки нет на всем белом свете.
- Пожалуй, да, если принять во внимание твою упитанность. Сколько ты весишь, девяносто пять? Это эталон красоты, ничего не скажешь.
- Не груби мне, я беременна. Как только разрожусь, я похудею, стану миниатюрной как тростиночка, вот увидишь.
− Зоя, скажи мне честно, как на духу, ты забеременела тогда, 29 апреля, когда отправила меня в аптеку, а сама уселась к этим двум жлобам и трахалась всю ночь? Да или нет?
− Папа−а−а! Он меня режет, ау!
Тесть был дома. Он лежал в спальне, читал газету, все время прокашливался, но спор между молодыми не утихал, а наоборот еще сильнее разгорался. Тогда он встал в своем слегка замызганном халате, вышел и сказал:
- Так тебе и надо, не послушалась меня, вышла за этого голодранца без родительского благословения, а теперь расхлебывай сама. Я в больнице лежал, а ты свадьбу справляла тайком от меня, тоже мне любимая дочка. И уже ребенка успели с бацать. Дурное дело не хитрое, доченька. Давай гони этого проходимца, ребенка мы сами вырастим.