Когда было готово бревно, пила, Зоя взялась за ручку, Женя потянул на себя, Зоя качнулась, как бревно и упала на бревно.
- Ну вот: бревно упало на бревно, - сказал муж и расхохотался. Ты же на ногах стоишь или на палках, клуша.
- Сам ты клуш. Я аристократка, а ты лесоруб, ты больше ничего не умеешь, как только дрова пилить. Ну и пили их сам. Я матери напишу, пусть приезжает, забирает меня отсюда.
- Ну не злись. Докажи, что ты можешь преодолеть хоть маленькую трудность.
Но Зоя вернулась в хибарку, долго строчила, сидя за столиком, ушла на почту и вернулась бухая под вечер.
- Ты на работе была?
- Твое какое дело?
- Прямое. Мы одна семья. В Водице меня все знают. Как мне появиться там?
- Как хочешь. А я вообще хочу к матери, к отцу. А то ты меня лесорубом замыслил сделать.
- Ну, хорошо, я не буду тебя заставлять пилить со мной дрова. Придется нанимать.
13
- Я отныне буду питаться в интернате. Это то, что мне нужно. По крайней мере, не придется стоять у этой проклятой плиты.
- А я где буду кушать?
- Будешь сам себе готовить, голубчик. Я тебе не кухарка. Дочь полковника и кухарка, эти два понятия никак не сочетаются.
- А кто будет заниматься стиркой? Ты же обещала учиться всему этому, - сказал муж, - или ты забыла? Простынь у тебя уже год не стирана. Вшей нет?
- Может и есть, бес их знает. Миленький, а ты знаешь, что обещанного три года ждут? Я - аристократка, у меня кожа на пальчиках нежная, я не могу пользоваться хозяйственным мылом. А когда стираешь, то, кажется, хозяйственным мылом пользуются, так ведь? Давай, стирай ты, а я буду подметать нашу комнату. У нас ведь равноправие, не так ли?
- А готовить, кто будет?
- Готовить? Да ты что, рехнулся? Привези мне газовую плиту, обеспечь топливом, чтоб я могла подогреть воду, вскипятить курицу, например, тогда я, может быть, приготовлю какую-нибудь баланду. А мыть посуду будешь сам.
- Ты мне уже готовила курицу однажды, больше не хочу. А где я тебе возьму газовую плиту? - спрашивал ее Женя.
- Это не мое дело. Ты муж и этим все сказано. Вон мой папа, приносит тысячи и отдает матери, она забот не знает. А я, бедная, несчастная, сижу в этой проклятой глуши, да еще у плиты мне стоять?! Ни за что в жизни. Не надейся даже.
- Придется, а что делать?
- Какой ты противный, просто ужас! Вместо того, чтобы заключить свою любимую супругу в объятия, у него все мысли о наполнении желудка. Какая проза!
Зоя бросилась на кровать, всплакнула, потом поднялась, достала ведро с картошкой и начала чистить ее.
- Вот, молодец. Так и надо делать. Только поменьше сдирай кожуру, чтобы что-то осталось.
- Ах, тебе не нравится, тогда сам чисти свою картошку.
- Тогда подтапливай плиту.
- Не буду, я не знаю, что с ней делать. Будь проклята такая жизнь. Лучше бы я вышла замуж за дипломата. Не послушалась папу, а теперь локти кусаю.
- Я вернусь в университет, а ты как хочешь, - сказал Женя.
- Извини, - вдруг сказала она. - Я исправлюсь. Это все от тоски. Тут так скучно, в особенности одной. Теперь, когда ты приехал, жизнь пойдет по-другому. Я обещаю. Я буду учиться. Только ты будь моим учителем, но не очень строгим, хорошо?
Размолвка кончилась миром. После ужина. Молодые часто ссорятся и тут же мирятся. И если путь от мира до ссоры становится все короче, то временный мир становится чем-то в виде надколотого хрусталя и достаточно малейшей неосторожности и хрусталь рассыпается на мелкие кусочки и склеиванию уже не подлежит.
В начале приезда Женя растворялся в ее ласках, как сахар в воде, забывал все обиды, прощал ей дурные выходки, как результат скверного характера. Он мыл полы, посуду, стирал, добывал пищу, и даже пытался в одиночку пилить дрова ручной пилой, а потом ему бросилась в глаза ее неряшливость интимного характера. Это был мощный удар по их отношениям, как мужчины и женщины. Все чаще Женя стал жаловаться на усталость и искать случая поехать и заночевать у матери.
Зоя не пыталась выяснить причину охлаждения мужа, а стала подозревать его в слабости, изношенности, а себя выставлять в качестве носителя неистощимой энергии, свойственной только молодости. Сама по себе возникла у нее тоска по городу. Только в городе, если постараться, можно найти еще друга, а то и не одного и никто об этом не узнает. И муж в первую очередь. Зоя начала поговаривать о возможности вернуться в город к папочке и мамочке. Не может быть, чтобы папа с погонами полковника, не пристроил ее, а потом и Женю, куда-нибудь в теплое местечко.
- А что тут делать в этой грязи? Да я даже не знаю, как с ней бороться. А потом ее так много, так много...просто невероятно. В городе машины убирают дороги, а тут никто не убирает. А грязь с улицы мы заносим в дом, вот почему у нас такой беспорядок.
- Да, да, ты права, моя кисочка. В городе машины заходят даже в квартиры, моют полы, убирают паутину в углах, протирают посуду - миски, тарелки, вилки и ложки, а тут этого ничего нет, - говорил ей Женя в ответ.- Надо было раньше воспользоваться папиной возможностью и устроиться в городе, ну хотя бы машинисткой, а я мог бы вернуться в паспортный стол. Неужели начальник паспортного стола города не может устроить своего зятя в паспортный стол какого-нибудь района, а их около тридцати в городе. Тем более, мне предлагали. Мы могли вообще остаться в городе. Но твой папа колун, тупой, как сибирский валенок. Какое у него образование - два класса, или вовсе ничего нет? Сколько живу, таких придурков не встречал.