- Постыдилась бы, кляча, - упрекнула мать.
- Ну, мам!
- Пущай идеть, тебе-то что, завидно? - насупился Никандр Иванович. - Оно дело молодое, понимаешь. Я, когда партизанил в лесах Белоруссии...
- Ну что, что? договаривай, старый хрыч! Небось, поганился там с какой-то старой бабой и она тебе нижнюю губу надкусила? признавайся, - наступала Валентина Ивановна.
- Бывало-ча... Но кто старое вспомнит - тому глаз вон. А ты, дочка, иди, нечего свому голодранцу верность блюсти...может, кто и получше подвернется, кто знает. А что касаемо дупломата, позже начнем искать.
- Ах, ты папочка мой дорогой. Я точно так же думаю, я вся в тебя. Я, когда буду постарше, стану весить столько же, сколько и ты - сто сорок пять килограмм.
- Ничего, дочка, хорошего человека должно быть много. Я, когда партизанил...
Но Зоя уже была в дверях. Несколько остановок трамваем, и горный институт, как на ладони. Костя должен быть на последнем курсе. "Эх, Костя, если ты окончательно не спился, и если тебя не выгнали из института, и если какая-нибудь сучка не привязала тебя к своей укороченной юбке, ты - мой и только мой. А твою женилку я постараюсь выпрямить, я заставлю ее работать, или же я сломаю ее, тогда ты станешь инвалидом, и будешь заботиться только о содержании семьи, ни о чем другом не посмеешь думать, ни одна баба не станет тебе морочить голову, ну а я, я что-нибудь придумаю".
Гонимая этой спасительной мыслью, она мчалась к трамвайной остановке на пятой скорости, влетела в трамвай уже на ходу и долго не могла отдышаться. Трамвай, как и весь транспорт, был без кондуктора, все было спущено на тормозах сознательности и потому Зоя не торопилась оплачивать проезд, тем более, что до горного института было всего каких-то пять остановок. Зоя вышла из трамвая и направилась в учебный корпус, но было уже шесть вечера и дежурный на первом этаже, спросил ее:
- А он, этот молодой человек, ваш племянник, на вечернем отделении?
- На дневном.
- Тетенька, так дневники давно закончили занятия, ишшо в шешнадцать часов. Они все в обчаге.
- Спасибо, но я вам не тетенька, я - молодая дама...девушка.
- Простите, тетя-дама-девушка, - съехидничал дежурный. - Только под вами пол прогибается.
Еще пять остановок и общежитие горного института. Но, какой кошмар, Костя в венерической больнице. Об этом ей сообщила комендант общежития, тетя Клава, которая ее хорошо помнила еще с прошлого года. Она не единожды выставляла Зою из комнаты, в которой проживал Костя.
- Так-то, голубушка, - сказала тетя Клава. - Ты и сама иди, проверься, нельзя запускать эту болесть, она коварная и трудно излечимая, если не принять экстренных мер.
Зоя опустила голову и повернулась к выходу. Она очень испугалась, но тут же вспомнила, что Костя ее слюнявил два года тому назад, а за этот период у нее никаких признаков чего-то необычного не наблюдалось, значит, лихая миновала. Ну и, слава Богу.
Она уже открыла дверь, стала спускаться по ступенькам, и вдруг ее схватили за полу пальто.
- Ты куды, сладенькая?
Зоя вздрогнула, повернула голову и - Жора, ты?
- Жорж, как я рада, - произнесла она, подставляя губы. - Я именно тебя и искала. Но спрашивала Костю, зная, что ты здесь на нелегальном положении...
- Знаю, знаю. Мани есть?
- Деньги что ли? - переспросила Зоя, прекрасно зная, что такое "мани, мани".
- Да. Они, проклятые. Я тут задолжал, кругом в долгах, как в шелках, или как в паутине. И тут такая встреча. Как без бутылки-то, а? Да и коменданту надо хоть бутылочку пива, иначе не пропустит.
Зоя вытащила сто рублей и с грустью сказала:
- Ну и мужики пошли нынче: накорми их, напои, да еще и ублажай. Ты, случайно, не погорел, как твой дружок Костя? Признавайся лучше, не то я передам тебя в руки папочке. Понял, кобель не поенный?
- Что ты, что ты, киска? Как ты подобрела. Ты весишь...
- Ну ладно, ладно. Хорошего человека должно быть много.
...- Жора, ты уже не тот, что был в пионерском лагере, - что с тобой случилось? - спросила Зоя, склоняясь к его волосатой груди. - Ты ведь еще молодой мужик, тебе нет еще и сорока, правда?
- Знаешь, толстушка, я, почему-то, к этому делу потерял интерес. Иногда чувствую себя стариком, будто мне шестьдесят лет.
- Пьешь много.
- Не в этом дело.
- А в чем?
- Я все время облучаюсь. И Костя тоже...
- Я бы за тобой ухаживала, - сказала Зоя, если бы ты на мне женился.
- Женился? Да ты что? никогда в жизни. Ну, скажи, какой дурак согласится добровольно вешать хомут на шею...весом в сто двадцать килограмм? На это способны только поэты, такие, как твой мазила. Он, дурак, женился на тебе и ты ему рога наставляешь...сука ненасытная. Кто тебя только ни порол. Даже за день до свадьбы ты от него сбежала. Да я бы тебя задушил, а туда тебе скалку с намотанной колючей проволокой всунул. Все вы такие. И после этого жениться. Нет уж, пардон, как сказал бы француз.
- Успокойся, Жорж, я вполне довольна своей судьбой. Перед мужем я конечно виновата, каюсь. А ты...впрочем, не будем больше говорить об этом, мне уже пора, скоро двенадцать ночи. Оденемся, и ты проводишь меня.
- Сама дотелепаешься.
- Сама, так сама. Спасибо за прием.
- Ты не злись на меня: я сказал то, что думал.
- Мог бы и не говорить.
- Нет. Знаешь, сказал, и на душе полегчало.