Я был яростью двух богинь
Это солнце нас обязывает встать
И пойти, куда глядят глаза,
Где нельзя уйти, а можно только пасть,
Где творятся на закате чудеса.
Где больной прилив о камни дух рассёк,
Где любой порок отравлен и распят.
Это солнце устанавливает срок,
Мы – за ним, мы силимся понять.
И, взглянув на небо, начав петь,
Мы смирились с этой ложью лжи,
Мы давно успели просто умереть,
Чтобы на рассвете вновь ожить.
– Да к фоморам это всё! – Керридвен в злости шлепнула окровавленной одеждой о гладь воды, и скомканная рубаха скрылась под паром горячего источника. – Не собираюсь я тут с тобой вздыхать и слезы лить, когда тут такое! Вечно ты, старая, хоронишь всех раньше времени!
Она вскочила и, расставив руки-крылья, вороной нависла над сидящей на корточках Кальех. Ведьмы, что были рядом, вмиг отпрянули в разные стороны, подбирая подолы своих юбок.
– Ты, мелюзга, на кого голос подняла?! – зло зашипела Кальех, вмиг приняв свой родной старушечий облик. Её изборожденное глубокими морщинами лицо с почти прозрачной кожей вылилось в остервенелую гримасу. – Пришла тут в чужой дом и порядки свои заводишь?! Да я, может, вообще плевала на всё это Безумие. Мне земля – мать! Я в ней схоронюсь – она меня примет – и пережду! И Безумие пережду, и конец света, и пока вы, идиоты, поляжете тут все до одного! А тебя я прямо сейчас раскатаю в крошки!
Каменистая почва разверзлась под Керридвен и вобрала её в себя, погрузив до пояса. Кипящая вода из источника вздыбилась на большую высоту и окатила бы богиню, если бы та не сложила вмиг руки и не расплескала её окрест.
Следующий удар Кальех нанести не успела – старый олень, мгновение назад мирно пасшийся неподалёку, подскочил, встал между наставницей и ученицей и ударил копытами изо всех сил, подняв комья земли, камни и пыль. Керридвен выскочила из ловушки.
Когда пыль рассеялась, олень принял свой настоящий облик.
– И вот надо было тебе, Рогатый, за ней увязаться? – с обидой в голосе произнесла немного успокоившаяся Кальех.
– Мне – нет. Тебе – да, – ответил Охотник, тряхнув увенчанной рогами головой.
– А мне-то зачем? – воззрилась на него Кальех.
– Не-обучение снова сделать обучением.
– Так не здесь она должна обучение закончить. Вон, пусть идёт, ищет Горбуна проклятого, там пусть и заканчивает. Прошло моё время мир держать. Пусть теперь она, вечно со мной несогласная, заступает. Уж давно к этому идет.
– Так ты скажи, карга, где его искать-то, – Керридвен откашлялась, наконец, от пыли и принялась отряхивать всклокочившиеся волосы.
– А позвать не пробовала? – хитро прищурилась Кальех. – Сейчас это легче лёгкого – Безумие Горбуна в пике. В таком пике, что на Самайн нынешний точно накроет Аннуин. Раньше-то мощи, поди, не хватило бы. Так что ты покличь его, Горбуна-то, теперь точно отзовётся, где бы ни был.
– Кальех, прошу, идём с нами. Помоги решить с ним…
– Нет, Керридвен, не пойду. Как увижу его – снова полюблю. И тогда впущу в себя Безумие. А так я хоть… по-своему безумна…
… – Кто бы сомневался, что ты был тем оленем! – воскликнул Мананнан, увидев Герна, следовавшего за Керридвен, появившейся из провала краннога.
– Ты бы и сомневался, – обронил в ответ Охотник.
– Кер? – подошла к ней Бригитта. – Всё в порядке?
– Знаете, – отозвалась та, – я, кажется, поняла, почему люди приняли Безумие Кромма. Безумием было отвернуться от нас… от самих себя ради Йессу Гриста. Безумие притянуло к себе Безумие.
Я был кромкой Безумия Кромма Круаха
Не переступит сей предел
Тот, чей Безумие – удел,
Кто совершает сто злых дел
Заместо ста хороших.
Он не получит ничего,
Ведь это место – не его,
И навлечет он сверх того
На плешь свою гнев божий,
Как некогда стяжал свой тлен
Исчахший над поднятьем стен
Король-предатель Вортигерн,
Хоть был он и помазанник.
Во средостеньи кутерьмы
Себя отдаст он в руки тьмы,
И будут пусть прочней скалы
Сии слова, мной сказаны!
– Ну? Что сказала тебе карга? – спросила Бригитта у Керридвен.
– Сказала, что искать его не нужно. Нужно просто позвать.
– Позвать? – не понял Морвран. – Это как?
– А вот так, – отозвалась Керридвен и возвысила голос: – Кромм! Кромм Круах! Кромм Дув! Тьма Горбатая, смерть твою за костяную ногу! Ну?! Где ты, падаль? Выходи! Мы тут говорить с тобой хотим! Давай! Горбатый! Я сказала, Горбатый!