– Ишь ты! – прищурилась Кальех. – Как помогла, так теперь уж не карга, а матушка? Всё равно ты неблагодарная девчонка!
И она улетела.
Часть вторая. Дары Мрачного
Я был поступью Дикой Охоты
Я не разрушу свет чудес первостепенный
И не убью
Те тайны, что вплетаются в судьбу
Мне на пути.
В цветах, в глазах и на моей могилы.
Мир остальных…
И светопредставленье колдовства
Во тьме кромешной ночи…
Но я,
Имея свет в душе, вскрываю тайну мира,
Лучами лунными открывши равновесье
Во ожидании дрожит своим сознаньем,
Пытаясь частью стать ночной загадки,
Постигнув тайн святых,
Что отвергает мозг.
И много непонятного пребудет
В глазах моих.
Но я люблю
Цветы, глаза и мрак моей могилы…
А вечером наступил Самайн.
– Тётя Крейри, началось?
– Началось, ребятки. Слышите этот гул под землёй? То Гвин ап Нудд снова прикормил красноухую свору гончих Арауна и повёл их выслеживать Гвитира, своего извечного врага. Как настигнет, так снова биться начнут.
– А псы ему зачем?
– Чтобы лучше выслеживать. Хотя Гвин и так Гвитира чует. Сегодня Гвин победит, а через шесть лун верх одержит Гвитир.
– А Араун как же без псов своих?
– Араун, говорят, уже давно не охотится, как раньше. Разонравилось ему это. Так, может, одного-двух оленей сразит. Если Кернуннос стада в другую сторону не уведёт.
– Кернуннос тоже охотится сегодня?
– Да, девочка моя. Слышишь, как шумят деревья? Это он и есть. Герн поднимает на охоту всех древних зверей, и они проносятся по-над лесами, выслеживая тварей, поднимающихся из глубин Аннуина за людскими душами.
– Ой, на небе что-то промелькнуло! Видите?
– Это, Мирддин, боги племени Дану гонят фоморов.
– Без предводителя?
– Почему же без? Вот уже пять зим, если ваш отец, мой брат, конечно же, не приврал, их ведёт Артос-Медведь.
– Артос-Медведь? Ух ты! Но он же человек!
– Кто его знает… Ясно одно: свою последнюю битву он не закончил, и теперь в годовщину её, каждый Самайн, поднимает на Охоту всех Детей Неба, кто откликается на зов, кто ещё смотрит на мир людей из своих холмов. И ведёт их на фоморов, стоя во весь рост в своей колеснице, сжимая копьё. Вон, видите на небе созвездие, похожее на ковш? Это и есть теперь колесница Артоса-Медведя. Неупокоенный, буйный дух. Нынче для него что саксы, что Дети Моря – всё едино…
– Крейри! Детям пора спать. Они немало пережили сегодня. Укладывай их быстрей. Или мне на вас троих сонные чары наводить?
– Так, дети, сонные чары Керридвен – это не шутка. После них по утру сильно болит голова. А ну, быстро спать!
Мы с Гвенддид прыснули и, юркнув под шкуры, продолжали хихикать. Когда Крейри удалилась вслед за Керридвен, Гвенддид спросила меня:
– Ты вообще как? После этого… ну, после камня?
– Я? Не знаю… Вроде, ничего… Как было, так и есть.
– Они там все говорили, что в тебе есть Безумие.
– Гвен, ну хватит, а? У нас было такое приключение! Давай про Безумие в другой раз.
– Я волнуюсь. Мне страшно. Мама вон плакала, пока не заснула.
– Кажется, у неё точно утром будет болеть голова. Бабушкины чары.
Но от мыслей, которые озвучила сестра, было на самом деле уже не так смешно. Мы заснули очень быстро, убаюканные гулом множества Диких Охот, наводнивших в эту ночь Придайн и Эрин.
Я был эхом беседы трёх богинь
Я вернусь!
Велик тот день,
Когда я отбыл в дорогу,
Потоптавшись у порога,
Победив былую лень.
Я вернусь!
Корабль по морю
Рассекает волн просторы,
И гребцы отважно вторят
Песнею морских путей.
Я вернусь!
И это важно,
Потому что будет страшно,
Потому что будет жутко,
Ибо это страх пути.
Я решил, что мне наукой
Станет шум волны и ветра,
Глас огня и шёпот пепла,
Говорящие "Иди!".
Я вернусь!
И высший Свет
В этом слове мне порука.
От врага или от друга
Я приму любой совет.
Парус выгнулся упруго,
Песни, разговор и ругань…
И не ведают испуга
Те, кому надежда – бред.