Кто сказал, что у богов нет судьбы? Все так говорят. Потому что боги, полубоги и люди волшебства сами вершат свою судьбу. Тем они и опасны. Тем они и велики. Если, конечно, сами не забывают о своём порой незаменимом свойстве.
У бога Вотана ещё до того, как он стал верховным, было много детей, в том числе и от смертных. Это было ещё до поры, когда мир узнал его под именем Один и Всеотец. Всеотцом его называли и в ту пору, правда, не за верховенство, а за плодовитость.
Примерно в то время, когда дикие англы, саксы, юты и фризы узнали, что для Рима все они, и не только они – germanii, их быстрые и грозные даже для Империи суда уже бороздили и Мёртвое море, и Британский океан. Неизвестно, сколько торговых судов они пограбили и сколько боевых кораблей пустили на дно. Равно как и неизвестно, откуда взялась в Придайне заведомо неверная поговорка «Сторожить саксов в Думнонии», то есть заниматься бесполезным трудом. Ведь и до Думнонии доходили на вёслах голодные саксонские пираты, ведомые ею, смертной дочерью Вотана Матхильдой Сильной-в-битве.
Это были те времена, когда боги и полубоги водили смертных в походы, сухопутные и морские, предводительствовали в людских битвах, воодушевляли и увлекали за собой в неизведанные земли. Тогда люди ещё зрели богов воочию, как друг друга, знали, что ими движет, о чём они мечтают. И умирали за них, зная, что делают их этим лишь сильнее прежнего.
Матхильда, видя и понимая, что её народ чахнет и редеет среди болот, куда он забрёл по чьей-то злой воле, подняла их на строительство кораблей, вдохнула в них веру в свою удачу и увлекла на поиски добычи и, если повезет вдвойне, бессмертной славы.
Сначала она было попыталась призвать отца возглавить поход, но тот лишь отмахнулся:
– Мотя, не нервируй меня. Они прекрасно режут друг друга во имя моё. И ингевоны, и франки. Зачем ради этого куда-то плыть?
Его время ещё придет. А сейчас наступало время Матхильды. Которая не поняла бы тогда хитрости своего отца, даже если бы он ей всё рассказал. В борьбе с Римом можно себя обессмертить. Только кто будет помнить об этом, если все погибнут? А погибнуть могли почти все, ибо почти все пошли бы вслед за богом воинов.
Столь грозной силой стали на морях юты, англы, саксы и фризы, что Риму пришлось возводить во множестве новые форты и в Придайне, и на побережье Галлии, строить новый флот, а на нашем Острове Могущества даже вводить новую военную должность – комит Саксонского берега. Но если на море Матхильде, её кинингам и эрлам не было равных, то на суше её ждала беда. Опьянев от успеха, удачи и жажды новой добычи, саксонские суда пристали, как и многократно прежде, к юго-восточному берегу Придайна, были бережно извлечены на сушу и спрятаны от лишних глаз, а сами воины отправились не в какую-нибудь незащищённую деревню, как бывало прежде, а на штурм ближайшего римского форта. В ту пору ещё не все выучили на этот раз вполне верную пословицу: «Незваный гость хуже сакса» (и англа, и юта, и фриза), – поэтому в первом форте их не ждали. Как и в следующих двух. Ну, привыкли римляне к тому, что саксы на форты не нападают!.. А потом Матхильда сгинула, а её кининги, эрлы и бонды были уничтожены или рассеяны.
Так Матхильда появилась в Аннуине – столь велико было её желание владеть богатой, жирной землёй Придайна. Аннуин тоже понравился ей, уходить она оттуда, то есть в каком-то смысле возвращаться домой, совершенно не желала – отцово «Мотя, не нервируй меня» стояло комом в горле. О своём нежелании покидать предел мёртвых Аннуина Матхильда торжественно объявила сперва Пвиллу, а затем и Мрачному, когда Мудрый привел его к ней.
– Не уйду, и хоть убейтесь тут оба! Мне здесь нравится.
Араун задумчиво поскрёб пятернёй подбородок.
– Что ж, оставайся, – наконец произнёс он.
– Ха! – вспыхнула Матхильда. – Ха! И ещё раз ха! Будто бы от твоего изволения зависит, останусь я здесь или нет! Я – дочь Вотана!
Мрачный вопросительно взглянул на Мудрого, тот лишь пожал плечами.
– А я – владыка Аннуина. Он, – Араун показал на Пвилла, – в принципе, тоже.
Матхильда всем своим видом демонстрировала правдивость уже озвученной здесь пословицы о незваном госте, который хуже сакса. Она даже бровью не повела на эти слова Мрачного, продолжая свежевать отловленную ею, видимо, отбившуюся от Стада священную Свинью Аннуина.
Араун подошёл к женщине и отметил про себя, что она довольно недурна собой. Даже красива. Жаль, конечно, будет с ней расправляться, если она продолжит в том же духе. Правда, к великому своему удивлению, Мрачный не ощущал ни малейшего намёка на нужду в границе между Аннуином и этой белокурой воительницей, очевидно, смертной дочерью бога, или кто там есть этот неведомый Вотан, к которому она не желает возвращаться после смерти.