Вот эти вести тревожили Каледора больше всего. Мысль, что можно переходить на сторону друкаев, должна быть совершенно недопустима. Союз княжеств был непрочен, и любое отступление могло разнести в щепки все построенное. Общее дело будет брошено ради частных выгод.
Этот год Каледору плохо спалось. Каждую секунду он ожидал вестей о новом нападении друкаев, а после случая у Наковальни Ваула страдал иногда умом и телом от припадков — последствия удара Молота Ваула. Ему не хватало дружеского совета Тиринора, он тосковал об одиночестве, которым наслаждался когда-то.
Один раз он съездил в Тор Калед, но не нашел там избавления от своих тревог: Дориен и прочие члены его семьи то и дело отвлекали его, перебивая течение мыслей, и Каледор, проведя дома всего несколько дней, уехал в святилище на остров Пламени.
Помощь Миандерина и его жрецов мало чем улучшила состояние Короля-Феникса, зато в святилище Азуриана было хотя бы тихо. Безмолвная гвардия Феникса несла свою службу, но присутствие гвардейцев и их нежелание сообщить ему его судьбу усиливали раздражение Каледора. Он много времени проводил на берегу, глядя на спокойные воды Внутреннего моря, ища какой-то якорь устойчивости, какую-то искру надежды.
Однажды, когда король глядел на закат, там его нашел Миандерин.
— Даже Аэнарион не знал столько тревог, сколько выпало тебе, — сказал верховный жрец.
— Ты был с ним знаком? — удивился Каледор.
— Нет. — Миандерин криво улыбнулся. — Это фигура речи.
Король-Феникс разочарованно фыркнул и снова стал смотреть на волны с оранжевыми пятнами.
— Враг у Аэнариона был понятен, — продолжал жрец, не обращая внимания на недовольство Каледора. — А когда мы сражаемся сами с собой, как нам знать, что мы победили?
Каледор ничего не ответил, но едва сдержался, чтобы не попросить жреца оставить его в покое.
— То, с чем сражаешься ты, — это порча, это злая болезнь духа, — сказал Миандерин, встав рядом. — Это не что-то такое, что можно пронзить копьем или разрубить мечом. Аэнарион победил не благодаря оружию, что было в его руке, а благодаря тому, символом чего он стал. Он не мог победить демонов в одиночку, но он сражался, и это вдохновило других. Эльфы вложили в него свои надежды — и так они осуществились.
— У тебя есть сказать что-то конкретное? — прервал его Каледор.
— Есть вопрос, — ответил жрец. — Зачем Король-Феникс прячется здесь, вдали от своих подданных?
Каледор повернулся к нему спиной и пошел по белому песку прочь от Миандерина. Не было у него времени на бессмысленное философствование.
— Подумай об этом, — бросил ему вслед верховный жрец. — Когда найдешь ответ на этот вопрос, узнаешь, что делать!
Каледор вернулся в Ивресс и нашел там ждущее его войско. Верные клятве князья постарались снабдить его армией, достойной Короля-Феникса. Почти тридцать тысяч эльфов ждали его команды, еще десять тысяч собрались с Тириолом и Финуделом в Сафери, готовые идти через горы и ударить с запада.
Каледор, совместно с князьями, разработал планы битв, и ястребы-гонцы полетели к армиям, чтобы сообщить им приказы Каледора.
Его армия, перевезенная туда флотом Лотерна, должна была быстро ударить вдоль побережья. Отрезанные от своих кораблей, друкаи окажутся зажаты между силами Каледора и армиями, подходящими со стороны Сафери. Последним звеном плана было возвращение Корадреля обратно в Крейс для организации обороны, если друкаи попробуют из Нагарита пробиться на выручку своей осажденной армии.
Назначенный день настал в начале лета. Каледор отчасти ощутил прежнюю гордость, оседлав Маэдретнира и глядя на колонну, идущую прибрежной дорогой. Годы размышлений и бездействия ослабили его волю, но сегодня, в это утро, он снова чувствовал себя хозяином собственной судьбы. Если кампания удастся, его армия сможет пройти Крейс и ударить прямо по Нагариту.
В Крейс послали двух драконов, еще двух — в Сафери. Прочие драконьи всадники взмыли в небо рядом со своим королем, и с ними Дориен, и впервые за много лет радостные крики эльфов приветствовали Каледора с земли.
Король-Феникс глядел на извилистую серебристую ленту реки, на белую полосу между глубокой синевой моря и пышной зеленью лесистых холмов Ивресса. Он снова вспомнил, как красива с высоты марширующая армия, и на миг он был счастлив. Но это чувство прошло, когда он вспомнил, что поход направлен не против диких тварей или звероподобных орков, но против таких же эльфов. Это его не опечалило, но пробудило чувство глубокого негодования. Властолюбие наггароттов превратило его в братоубийцу, и этого он никогда им не простит.