— Ты уверена в этом?
— Я уверена в этом! Я не ищу ничего серьезного, так зачем мне заботиться о его репутации?
— Я не думаю, что его репутация такая, как все говорят. Говорю тебе, он очаровашка, но я не думаю, что он спит со всеми.
— Мы закончили? Я бы очень хотела спокойно съесть свои блинчики, — бормочу я.
— Конечно, дорогая. Еще кофе?
— Конечно. Где папа?
— Он ушел на рассвете. Сегодня длинный день. Три знаменитых клиента.
— Весело.
— Да, я уверена, что мы услышим все об этом, когда он вернется. Ты останешься здесь на ночь?
Я вздыхаю и наливаю сироп на свои блинчики.
— Да, думаю, что останусь.
— Ты уверена, что не хочешь встретиться с Заком? Он живет в паре кварталов отсюда.
Мой взгляд устремляется на нее.
— Ты издеваешься.
— Что, если он просто придет на ужин? Таким образом, это будет не свидание, а способ поговорить об искусстве.
— С каких пор ты интересуешься искусством? Ты ненавидела, когда Уайт приходил и говорил об искусстве.
Она вздыхает, положив руку на сердце.
— Я никогда не ненавидела, когда он приходил! Мне просто не нравилось, как он говорил с тобой иногда.
— Правда? Как? — спрашиваю, откусывая кусок блина. Я не хочу, чтобы она отвечала, но она все равно отвечает.
— Как будто ты была ребенком.
Моя челюсть замедляется. Я была ребенком. Он был на одиннадцать лет старше меня и имел опыт восьмидесятилетнего.
— Он не говорил со мной, как с ребенком, — говорю я.
— Ты была его музой…его светом, я полагаю. Я вижу это сейчас, но в то время меня нервировало то, как он хотел, чтобы ты была на его стороне каждый раз, когда друзья твоего отца были рядом. Как будто он думал, что они заберут тебя у него. У тебя никогда не было такого ощущения?
Я выстрелила в нее взглядом.
— Конечно, было. Мужчины все такие.
Она наклоняет голову, взвешивая мои слова.
— Я полагаю, что да. Во всяком случае, он, очевидно, любил тебя по-своему и много помогал. Но только подумай, Зак Эдвин!
Остаток дня я провела за покупками с мамой и Беттиной (мама Мии), обсуждая Зака и его приход к нам на ужин. Мия звонила и угрожала убить меня, если я не позвоню ей, как только он уйдет. В какой-то момент, между примеркой обуви у Неймана Маркуса и выпивкой у Чили мой брат узнает обо всем этом и позвонит мне, чтобы сказать, что он убьет меня, если я пересплю с Заком, потому что он слышал, что Зак это делал со всеми, включая бывшую жену клиента. После этого я выключаю телефон. У меня достаточно терпения, чтобы выслушать Беттину и мою маму, когда они продолжают говорить обо всех парнях, за которых мы с Мией могли бы выйти замуж. Я не знаю, забыли ли они, что я была помолвлена, или они просто решили проигнорировать это. Я надеваю платье, которое купила ранее, не слишком короткое цветочное платье, обтягивающее мое тело и немного открытое на талии. Моя мама настаивает, чтобы я надела красные каблуки, потому что, по ее словам, с ними мои ноги выглядят чудесно. Когда дверь распахивается в семь часов, я практически прыгаю на своего отца, прежде чем он успевает поставить свой портфель на пол. Он смеется, как Санта Клаус, и так крепко обнимает меня.
— Кто-то скучал по мне, — говорит он, улыбаясь, когда отпускает меня. Его когда-то песчаные каштановые волосы теперь покрыты сединой, и морщины появляются каждый раз, когда он смеется и их много. Его карие глаза блестят, когда он смотрит на меня, и я снова чувствую себя ребенком.
— Ты единственный нормальный человек в этом доме, — шепчу я, когда он продолжает смеяться и качать головой.
— Никто не заставлял тебя оставаться наедине с твоей матерью, — шепчет он.
— И Беттиной!
Его глаза расширяются.
— О Боже, тебе срочно нужно выпить бокал вина.
— Или двадцать.
Он снова смеется, положив руку мне на плечо.
— Томас! Ты дома! — говорит моя мама, широко улыбаясь, когда подходит к нам, одетая в черное платье до колен.
— Ты хочешь довести меня до сердечного приступа, Ханна? Что на тебе надето? — спрашивает он, опустив руку с моего плеча и потянувшись к моей маме. Наблюдать за ними – все равно, что смотреть на Унесенные ветром. Последняя часть, где Ретт Батлер держит лицо Скарлетт в своих руках. Это подходит к моим родителям. Каждый. Чертов. День.
— О, прекрати, Том, ты знаешь, что Элли ненавидит публичные проявления любви, — говорит моя мама, когда обнимает его за шею. Я смеюсь, покачивая головой.
— Нет, но я буду снаружи, если понадоблюсь.
— Почему ты настаиваешь на этом свидании? — я слышу, как мой отец шепчет ей, когда я ухожу.
— Потому что ей нужно двигаться дальше!
— Она будет двигаться дальше, когда будет готова, дорогая. Твое вмешательство не помогает. И я позвонил Виктору, чтобы он пришел вмешаться, — говорит он.
Я замираю с рукой на дверной ручке. У меня момент ясности, когда я думаю, что, возможно, позвоню ему ночью и вернусь домой, но затем вспоминаю, где находится дом, и решаю выйти на улицу и посидеть во дворе моих родителей.
В детстве у меня было два типа друзей: те, у кого были властные родители, и те, у кого родителям было все равно, что делают их дети. Я всегда хотела иметь второй тип родителей. Мои не были строгими, если только я не получала плохих оценок, тогда они вмешивались, когда…ну, они всегда вмешивались. Когда Уайт умер, я была благодарна за это, потому что иначе я бы сидела неделями дома без еды, если бы они практически не кормили меня ложкой. Я не удивлена, что Вик решил приехать после того, как узнал о Заке, особенно после того, как он сделал комментарий о своем клиенте. Это больше, чем его обычная защита старшего брата, это работа. Мой отец после душа присоединяется ко мне снаружи и дает бокал белого вина.
— Подумал, что тебе это понадобится, — говорит он.
— Спасибо, — отвечаю я, делая глоток и откидываясь на подушки сиденья.
— Я слышал, ты отлично поработала в больнице.
Я смотрю на него и улыбаюсь.
— Кажется, мы сделали это.
— Я горжусь тобой, Элли. Я всегда говорил, что искусство – пустая трата времени, и ты должна стремиться к чему-то большему, но потом ты идешь и делаешь такие вещи, от чего я не могу не гордиться тобой.
— Спасибо, — говорю я, наклонившись и поцеловав его в щеку.
— Твоя мама не сдастся, пока ты не найдешь нового парня, понимаешь? Я думаю, тебе стоит притвориться, что ты влюблена, чтобы она уже успокоилась.
— Мама не успокоится, пока у меня не появятся дети.
— Я думал, ты не хочешь детей, — говорит он, делая глоток вина. Он не смотрит на меня, когда говорит это. Его глаза где-то вдали. Он не видит мое раздосадованное лицо. Уайт не хотел детей. Я поворачиваюсь и имитирую его позу, глядя на горы, на то место, где, как я знаю, находится океан, но сейчас слишком темно.
— Я еще не решила, — говорю я наконец.
— Иногда мы отдаем много себя людям, которых любим, — говорит мой отец. — Трудно понять, когда прекратить это делать, потому что ты чувствуешь, если любишь кого-то, то должна быть в порядке, отдавая им все. — Я киваю и пью свое вино. — Когда я женился на Эрике, — говорит он, вспоминая свою умершую бывшую жену, которую он потерял за годы до встречи с моей матерью. — Я отказался от всего, что любил. Я бросил школу и получил работу, потому что чувствовал, что должен ее обеспечивать. Это то, что делают мужчины, ты знаешь, мы обеспечиваем наши семьи. Потом я потерял ее из-за пьяного водителя и подумал: «Какова моя жизнь сейчас? У меня ничего нет». И дело в том, что я чувствовал это не из-за того, что потерял ее, а из-за того, от чего мне пришлось отказаться ради нее.