Суровые люди с красными повязками, где в белом круге расположилась перечеркнутая вилка, укоризненно качают головами, пощупав еще теплую плиту и проверяя пломбы на замке холодильника. На их худых аскетических лицах молчаливое осуждение, а в руках протоколы и постановления.
— Не зря соседи, значит, неоднократно сигнализировали, что от вас вечером блинами пахнет! А еще интеллигентные люди, очки носят! — говорит, сдерживая торжествующую интонацию, общественная активистка вашего дома, она же главный дружинник «Здравпитконтроля».
— Вон, рожу-то какую наели, диетопреступники, — тихо шепчутся между собой дружинники.
— Да что вы говорите! — жалко оправдываетесь вы. — Это случайность! Да мы никогда, да у нас велотренажер есть!
Но общественность неумолима — на первый раз отделаетесь штрафом и приглашением на обязательную лекцию: «Здоровое питание — священная обязанность каждого горожанина». При рецидиве, увы, — похудательно-трудовой профилакторий. А если вы злостный нарушитель, то и лишение специального права покупки продуктов недиетического ряда.
Индекс массы тела выше 25 будет основанием для умеренного поражения в гражданских правах: ну как вы можете голосовать, купить ружье или водить автомобиль, если свой вес-то проконтролировать не в силах? ИМТ выше 35 — это уже серьезно, за это можно и на диет-зону загреметь!
— По какой сидишь, братан?
— По второй степени!
— Да ты вообще дрищ! Меня по третьей загребли, морбидной!
Анюта была ехидна и вдохновенна.
— Слышал про новый мэрский закидон? — спросил я Славика, ткнув его пальцем в отчетливое пузцо. — Что говорит по этому поводу твоя социология?
— Что городская власть предается безудержному патернализму.
— А я думал, долбоебизму…
— Патернализм — это проекция долбоебизма на электорат. Вкратце его можно охарактеризовать как социальную концепцию, в которой граждане предполагаются инфантильными туповатыми долбоебами, которые не понимают собственной пользы.
— Ну да, — подтвердил я, — дай им волю, все засрут, проебут и спиздят, а что не смогут спиздить — поломают просто так. После чего сядут на руинах и, громко матерясь, вымрут от пьянства. Поэтому государство должно постоянно стоять над гражданином с целительными пиздюлями наготове, дабы тот вел себя как человек, а не как взбесившийся бабуин. Знаю такую теорию.
— Однако, — продолжил Славик, — при этом государство берет на себя обязанность кормить этого кретина, развлекать его и защищать — в первую очередь, от себя самого. В общем, встав в позицию родителя трудного подростка, заниматься сублимацией кнута в пряники.
По мнению нашего уважаемого мэра, без его контроля горожанин будет надевать трусы на голову, нести ложку в ухо и сушить мудя в микроволновке. Поэтому он считает себя обязанным издать инструкции и законы на любой случай жизни, на трусах написать «жопой — сюда», к ложке приложить обязательный мануал на восьми страницах со схемами, а на микроволновке написать «не для мудей!»
— Знаешь, Славик, — сказал я, подумав, — а ведь он в чем-то прав. Средний избиратель таков и есть.
— Вот так и становятся государственниками, — засмеялся он.
— Не-не, я социал-дарвинист. Пусть каждый выживает сам. Хочет — курит, хочет — пьет… — я отсалютовал стаканом. — Хочет — берет микрокредиты на «Айфон». На кой черт их от себя-то спасать?
— Ты не понимаешь, — Славик пил уже второй стакан, он раскраснелся и расслабил галстук, — ты думаешь, государство при этом заботится о них?
— Ну да, это ж, как ты его сейчас — патернализм, ну.
— А вот нифига. Государство всегда заботится только о себе. Взять, вот, к примеру, пенсионную систему. По твоей мысли, если человек в государстве почитается полноценной мыслящей единицей, то его пенсия — его личное дело. Откладывай в банк под проценты, копи, инвестируй — будешь иметь обеспеченную старость. Не стал — твои личные проблемы. Иди, ночуй в картонной коробке на свалке, конкурируй за ужин с крысами. Так?
— Ну да, — сказал я неуверенно, чуя подвох, — примерно так.
— А теперь, представь, что стало по-твоему. С завтрашнего дня — никаких пенсионных отчислений, граждане сами должны заботиться о накоплениях. Не будем сейчас вдаваться в технические моменты, вроде инфляции и инвестиционных рисков, давай рассмотрим два варианта развития событий.
Вариант номер один: все граждане, понимая, что старость неизбежна и здоровье не бесконечно, всю трудовую жизнь тщательно просчитывают экономическую целесообразность вложений и откладывают деньги, заботясь об их сохранении и преумножении. Все пенсионеры богаты и счастливы, отдыхая на пляжах и в санаториях.
Вариант два: очень небольшая часть граждан подойдет к своему будущему достаточно ответственно, чтобы откладывать деньги, и при этом еще и окажется достаточно подкованной в области финансов, чтобы эти деньги не просрать. Это, по большей части, будут как раз те люди, у которых и так все в порядке, и госпенсия им не очень-то и нужна.
Славик откинулся на стуле, посмотрел на меня сквозь стакан и ехидно спросил:
— Ну и какой вариант ты считаешь более вероятным, исходя из своего понимания природы человеческой?
— Второй, — признал я. — Люди — идиоты. Большая часть просто забьет, живя сегодняшним днем: «До старости еще дожить надо, а новый „Айфон“ уже вышел!» Остальные деньги сначала отложат, но потом отдадут их продавцам чудодейственных лекарств, кредитным манипуляторам и мошенникам на доверии.
— И вот, представь, — продолжил свою мысль Славик, — подходят к пенсионному возрасту те, кто провтыкал или просто не сделал накоплений. На улицах тысячи умирающих от голода стариков. Они, безусловно, сами во всем виноваты, никто не спорит. Но посмотри на это с точки зрения государства — нужен ему такой аттракцион? Скажут ли эти непенсионеры, мол, «Мы сами дураки, просим в нашей смерти никого не винить» или выйдут с плакатами «Мы всю жизнь работали, а теперь умираем от голода, спаси нас, чертово жестокое государство»?
— Думаю, тот еще хай поднимется…
— Вот и государство рассуждает примерно так же. «Нахрен нам такие праздники!» — думает оно и отбирает у граждан деньги принудительно и заранее, чтобы потом из этих денег, худо-бедно, но дать что-то этим кретинам, чтобы они не сдохли по своей же дурости. Это тот же патернализм, но он уже не выглядит такой дурью, как запрет булочек, верно?
— Ну… — почесал я в затылке, чувствуя, что меня только что развели, но не находя аргументов возразить.
— Вот так, путем несложных умственных экспериментов мы пришли к выводу, что чаще всего люди не слишком рациональны в своем поведении. И потому в наш гуманный век патернализм является не таким уж бессмысленным. Редкое государство в наши дни может спокойно позволить себе дать умереть всем дуракам: а кто ж тогда работать будет? Забавно тут другое — что наш мэр, считающий себя прогрессивным либертарианцем, постоянно прибегает к директивному патернализму, который считается признаком авторитарности.
— А что, бывает какой-то другой патернализм?
— Конечно, — Славик с удовольствием отхлебнул из стакана. — Существует либертарианский патернализм, как бы странно эти два слова ни смотрелись рядом.
— Это как?
— Директивный патернализм запрещает человеку жрать булочку для его же пользы, и человек возмущается. Либертарианский — манипулирует человеком так, что он остается в полной уверенности, что не жрать булочку — его собственный выбор. Например, можно выкладывать в супермаркете булочки в дальнем углу на нижней полке, заполнив все козырные места капустой и яблоками.
— Ага, щаз, — не поверил я. — В супермакете выкладывают на видное место товары с наибольшей прибылью, жратву с истекающим сроком годности или то, за что поставщик отдельно приплатил.
— Либертарианские утопии не менее утопичны, чем авторитаристкие, — пожал плечами Славик. — В результате всегда рулит государство, но авторитарное не стесняется в этом признаться.