Калевала

А уж пиво и мед за столом без конца лились, чтобы могли гости смочить себе губы, чтобы весельем зашумел добрый пир!

Кто же споет на этом пиру песню?

Только кукушка умеет куковать, только певец может петь. А кому же начинать песню, как не старому, мудрому Вяйнемейнену?

Славит он и молодую жену, и старую мать, и гостей славит, и сватов славит, а прежде всего — доброго хозяина, вековечного кузнеца Илмаринена:

— Все того сначала славят,
Кто построил дом в болоте,
Кто принес стволов еловых,
Кто принес высоких сосен,
Мох набрал в болотных топях
И с березы снял бересту —
Чтобы встал здесь дом просторный,
Превосходное строенье.
В бурю, в шуме непогоды
Оставлял хозяин часто
На утесе рукавицы,
На ветвях деревьев шапку
И терял чулки в болоте.
Часто добрый наш хозяин
Поднимался ранним утром,
Промывал глаза росою
И причесывался веткой —
Чтобы встал здесь дом просторный,
Превосходное строенье.
Славься дом и с ним хозяин,
Славьтесь горница и сени,
Славься двор со всем народом,
С долгожданными гостями.
Славься солнце! Славься месяц!
Славьтесь свадебные гости,
Золотые други-братья,
Старики, мужи и дети!

20. Разгневанный Лемминкайнен отправляется в Похьелу, чтобы отомстить старухе Лоухи

веселый Лемминкайнен живет себе и ничего не знает о свадьбе в Похъёле.

Вышел он как-то поутру пахать поле и видит — заволокло дымом край неба.

«Уж не огонь ли это войны, уж не дым ли это сражения?» — думает Лемминкайнен.

Посмотрел он одним глазом, взглянул другим и говорит сам себе:

«Нет, если бы война разгорелась, побольше был бы дым. Если бы пастухи жгли костры, поменьше был бы огонь. Знаю я, что это такое, — это варят в Похъёле пиво».

Прошел Лемминкайнен одну борозду и вдруг слышит стучат по берегу быстрые копыта.

Понял тут Лемминкайнен: это празднуют в Похъёле веселую свадьбу.

Опустил он голову. Упали на его лоб черные кудри. От гнева побелели его щеки.

Бросил Лемминкайнен недопаханное поле и пошел домой.

— Милая моя старушка, — говорит он матери, — готовь мне скорее еду, топи мне скорее баню.

Поел он, попил, смыл грязь со своего тела и говорит матери:

— Милая моя старушка, дорогая матушка, достань мне самую красивую рубашку, дай мне самый лучший кафтан.

Спрашивает его старая мать:

— Куда собрался ты, сынок? На охоту за рысью снаряжаешься, или лося идешь выслеживать, или хочешь настрелять белок?

— Родная моя матушка, — отвечает ей веселый Лемминкайнен, — не пойду я за рысью, не буду я охотиться на лося, не хочу бить пушистых белок. Я иду в Похъёлу, на веселую свадьбу, на шумный пир. Дай мне скорее рубашку получше, дай кафтан покрасивее, чтобы мог я погулять на той свадьбе, чтобы не последним из героев был я на том пиру.

Уговаривает старая мать сына:

— Не ходи, милый сыночек, в страну мрака и холода, не ходи на тот великий пир. Ведь тебя туда и не звали.

Но не слушает ее веселый Лемминкайнен:

— Только глупый ждет, пока его позовут. Смелый сам идет куда вздумает.

— Не ходи, мой сыночек, в Похъёлу, — снова просит его мать. — Там и солнце не светит и луна не сияет. Там на всех дорогах ждет тебя гибель, за каждым углом притаилась там смерть.

— Только слабый боится смерти, — отвечает ей Лемминкайнен, — только робкому повсюду мерещится гибель. Лучше скажи мне, матушка, что ждет меня в пути, какая беда грозит мне в дороге?

Говорит сыну старая мать:

— Три смерти ждут тебя в пути. В первый день увидишь ты огненную реку. Посреди горячей пучины пылает там жарким пламенем гора, на горе сверкает огненный утес, на утесе сидит огненный орел. По ночам точит он свой клюв, ясным днем точит свои когти, чтобы схватить того, кто близко пройдет, кто мимо проедет. И тебе, безрассудному, не миновать этой участи.

— Нет, не умирают так герои, — отвечает ей Лемминкайнен. — Только для глупой бабы такая смерть. Ты скажи мне, матушка, какая еще гибель ждет меня?

Говорит ему старая мать:

— На второй день пути увидишь ты огненный ров. Доверху завален он раскаленными камнями. Сотни смелых юношей с мечами, тысячи храбрых мужей с копьями полегли там мертвыми, а через ров никто не перешел. И тебе не пройти.