Дима полицейский одиночка. Как удалось его уговорить взять меня напарником только начальнику Лукину известно. Не сказать что сработались, но друг другу не мешали. Выслушивали версии обсуждали но не более.
Глядя на жертву понимаю не последняя. На счет первой нужно проверить. Следы от машины преступника затоптаны. Ну что ж. Домой ехать на час не имеет смысла, поеду на работу.
-- Дим подбросишь?
-- Садись.
Дима высокий крепкий вполне привлекательный мужчина, и двухдневная щетина его не портит. Глаза карие смотрят с снисхождением и превосходством, ухмылка часто появляется на его лице. Красивые длинные пальцы обхватывают руль, хмурый взгляд устремленный на дорогу, глубокая морщинка залегла меж бровей.
-- Ну как?
-- что именно?
-- мой вид в профиль.
-- ни чё, так себе. Так важно мое мнение?
-- нет. Так внимательно смотришь, думал нашла что ни будь не известное мне. А нет ошибся.
-- пасии перестали петь дифирамбы твоей внешности и ты решил восполнить этот пробел моими комплементами?
-- нет что ты. Ты явно не из ценителей мужской красоты. Более того подозреваю что ты вообще не любишь мужчин.
-- это завуалированный вопрос о моей ориентации?
-- нет мне все равно с кем ты спишь.
-- ну вот и отлично! Тем более что тебе это не грозит.
-- ты ранила меня прямо в сердце.
Ну почему все красивые мужчины такие самовлюблённые мудаки. Мои размышление перевал звонок поступивший на телефон Димы. Еще одно убийство. Дима развернула машину поехал по адресу только ему ведомому. Поделится со мной не изъявил желание, причины этого пойму позже. Мы заехали в небольшой дворик ограждений со всех сторон пятиэтажками. Поднялись на третий этаж. Дверь была открытой. Не кого из наших не было, мы первые приехали на вызов. Зашли в квартиру с ремонтом еще времен СССР и с такой же мебелью. Убожество и смрад квартиры не передать. И этот тоненький запах смерти исходившие из дальней комнаты что проходила через зал. На кровати полу лежа увидели тело мальчика лет шести, со спущенными штанишками. Ноги все в крови. А на лице застывший страх и приоткрытый рот, говорили об нехватки воздуха. Толи от боли, то ли от удушья.
Ноги подкашиваются. Дикая боль в сердце. Трясёт так что не понимаешь с чего так холодно, на улице плюс тридцать. Мозг цепляется за эту мысль как за соломинку, боясь отпустить, потонуть в безумии которое вот вот поглотить меня. Вид расчленённого тела так не влияет на меня как убитый мальчик.
Дима быстро сориентировавшись подхватывает меня под руки и выводит на улицу. Не замечаю как приезжают другие с полиции. Где то в сознании всплывает картинка с женщиной спящей на кухонном столе.
-- Дим все нормально, там женщина на кухне…
-- Знаю. Жива, судя по всему мать, спит в пьяном угаре и скорее всего даже не знает что случилось в соседней комнате!
Эта новость как удар под дых. Прямохонько в солнечное сплетение.
-- Сука.
Слезы бегут. Как же давно я не плакала. Прорвало меня.
-- колибри возьми себя в руки иначе буду ходатайствовать об отстранений тебя от дел. Будешь психолога посещать пока не убедишь нас в своей вменяемости.
-- Дим все в норме. Дай мне минутку.
-- да хоть десять. Подниматься туда тебе не стоит. Сам осмотрюсь. Позже расскажу что видел. Соседей опросить сможешь?
-- да конечно.
-- начни с 63. От них был сделан вызов.
-- ясно.
Дима поднялся в квартиру, я же пошла в 63. Жила там пожилая пара. Эта квартира ниже этажом, было только такое же расположение комнат. Муж звонивший лежал в больнице, сама же Лидия Петровна была в эту ночь одна. Слышала как соседка сверху устроила очередные посиделки. За нарушение тишины в ночное время патруль не вызывали, боялись. Так как сожитель, горе матери был бывшим заключенным. С шумом боролись просто снимали слуховой аппарат. Как другие соседи терпели не известно. Почему именно она позвонила.
Объяснила просто:-- я же рано встаю. Одеваю слуховой аппарат вдруг с больницы позвонят, вот и услышала крики мальчугана. Долго не решалась позвонить. Ну как услышала что кто то вышел из квартиры и крики стихли. Решила позвонить.
-- Обходя другие квартиры и опрашивая все больше понимала о деградации людей.
Никто ничего не слышал и ничего не знает.
Гнев во мне все возрастал. Чувства отвращения к людям росло со скоростью света.
Дима вышел не скоро. Лицо было мрачнее тучи. Желваки на скулах ходили ходуном. Взгляд из под бровей сулит всем кто к нему ринется, ужасную расправу. Мой внешний вид не многим отличался от Димы. Ибо меня как и его старались обходить. Работали все молча, гнетущую обстановку прервали вопли не совсем трезвой женщины. Выходящий с подъезда под конвоем.