Я приезжаю в общежитие, я выпиваю с приятелем водки и ложусь спать там, где меня застала ночь.
Утром туманным иду на работу и узнаю, что вот-вот буду уволен. А что, давно пора. Вот уж полгода, как я пишу на работе рассказы. И, заметьте, вовсе не о том, как электрон бежит по цепи.
Валерий Андронович Шрайбман, ведущий инженер, рутинно берет с меня объяснительную записку об опоздании. «Без какой-либо уважительной причины», — пишу я.
Эх, что за записки я писал по весне!
«Я, такой-сякой, опоздал на работу на один час 58 минут в связи с тем, что волочил по улице крупный чемодан, что очень затрудняло передвижение».
Весна, весна!..
Но ведь невозможно писать рассказы восемь часов в сутки. Не графоман я. Зайдешь в курилку, поговоришь о культе личности, обсудишь с Карченко «Материалы по делу антисоветского право-троцкистского блока» — вот и день прошел. Печорин Григорий Александрович тоже служил в каком-то департаменте, хоть и считался лишним человеком. Завидую я ему — имел он три тысячи душ, а у меня нет и одной.
Скоро конец этому, скоро выгонят меня отсюда вон. И в мерцающую даль прошлого уйдет волшебный мир p-n-p переходов, изумительного железа с блестящими ручками, нужного стране больше хлеба. Без меня отраслевая наука сделает шаг, нет, большой скачок вперед, создав еще более блестящие, более электрические приборы и стенды, в которых электроны будут бежать со скоростью на 50% больше запланированной и на 70% больше, чем в прошлой пятилетке. Начальник сектора вытащит из сейфа «Иллюстрированную энциклопедию садовода», которую я обещал продать на черном рынке, если он не будет платить мне прогресс.
А я? Что будет со мной, что будет с моим ангелом и с моей жаждой? Багров, убийца Столыпина, сказал на суде: «Мне совершенно все равно, съем ли я еще 2000 котлет в своей жизни или не съем». Он был неправ. Смерть ничем не лучше жизни.
3. Герой в поездах
Очень трудно, не будучи Арцыбашевым, оправдывать существование такого человека, как я. Очень трудно, будучи Арцыбашевым, оправдывать существование такого человека, как я. Однако, вопреки элементарной логике, я продолжаю существовать. Это один из малоизвестных парадоксов Эйнштейна. Чёрт, если помните, спрашивал Ивана Карамазова: «Веришь ли ты хоть на тысячную долю в то, что я существую?» Иван колебался, хотя видел чёрта воочию и разговаривал с ним битый час. Сейчас люди готовы поверить во что угодно и здороваются со мной за руку.
Начальник отдела кадров вызвала меня к себе и сказала: «Вы уволены». Она была такая бледная, что я обеспокоенно заметил: «Что с вами, на вас лица нет».
После увольнения я ездил в поездах. Русский, жизнь посвятивший поэзам, вольготнее чувствует себя в поездах. Там чай, там сахар, там маются и меняются люди. Иной раз и выпьешь, иной раз приедешь куда-нибудь, поживешь там какое-то время, пока не убедишься, что все идет по-прежнему, что люди те же, что Нева богата невской водой — и снова в путь.
За Полярным кругом тело оттираешь морозным воздухом и крепким первачом, там люди без пятен на лицах, там можно любить любить.
Но возвращаешься, выдумывая себе какой-нибудь повод, да и зажился уже, нечего людям голову морочить.
«Целуй же, целуй меня крепче. Хорошо тебе живется? Полное взаимопонимание с мужем? Ты — ему, он — тебе. Не нужен тебе больше никто? Нет, кошку твою любимую я не трону. Снимай это быстрей, не тяни, ведь я сумасшедший.»
Возвращаешься, чтобы упасть в грязь лицом.
Федька — умойся грязью.
А пока — поезд.
Эта девочка зашла в купе под утро, и вот она читает, и вот она в окно смотрит, на елки глядит. Я просыпаюсь, я вижу сон ее, я все забываю, даже чего не помнил никогда. Ей тринадцать, я говорю с ней о том, что приходит в голову, мимо ходят девки с глазами, девки с задами, девки с грудями, девки с задами, грудями и глазами, они смотрят, они оборачиваются, они спотыкаются и спрашивают ножи, они спрашивают карты и просят закурить, они прислоняются к стенке, выпятив грудь, они умолкают, они хрипят, а я говорю с той девочкой о лесе, слушаю, как она рассказывает о любимом дереве, о красивом олене. Она не берет белье, она засыпает, я даю ей подушку, я укрываю ее собственным ее пальто, ибо отказалась от одеяла она, дремлет на полке она, пахнет сосной.
Приходят люди с сумками, говорят о продуктах, потом съедают сказанное, переваривают говоренное и съеденное, включают в дальнейший процесс сказанное, говоренное, съеденное и переваренное.