Почему-то принято цитировать не мою бабушку, а Сенеку. Так вот, сей муж говорил, что метания, странствия — признак больной души, и первое доказательство спокойствия духа — способность жить оседло и оставаться с самим собой.
Я жил у друзей, я жил у врагов, я жил легально и нелегально, я ночевал в душе, спал на кухне общежития, меня выгоняли хозяйки комнат и их мужья, коменданты, студкомы и даже парткомы, меня выселяли из-за друзей-алкоголиков и приезда Горбачева; что нужно мне, владельцу заоблачной страны?
Поэзия владения жильем выражается в кратких стихах постоянной прописки, в возможности завести элегантную визитную карточку со словами «Звонить трижды», в музыкальном скерцо собственной двери и величественной симфонии собственной постели, в прохладном блеске персонального ключа, в точке опоры, в горячей воде, в смысле жизни.
У родителей моих была небольшая двухкомнатная квартира на берегу реки, они объединились зачем-то с парадоксальной моей бабушкой и, въехав в очень тесную трехкомнатную квартирку, успешно превратили свою жизнь в ад. Когда половину самой большой комнаты занимает телевизор, не остается времени для рефлексии, хочется воспользоваться услугами подпольного торговца оружием. Когда-нибудь я подробно опишу географию трехкомнатной квартиры с этнографическим приложением: нравы и обычаи, тотемы и табу. Квартира и аппендикс даются здесь раз и на всю жизнь, если ты не бог и не герой. Родители мои не боги и тем более не герои, тем сильнее тяга к героическому у меня. Героизм — это разменять такую квартиру так, чтобы выменять себе комнату на невских берегах, не превратив при этом родителей в бомжей.
Возвращение блудного сына к добропорядочным родителям прошло отнюдь не по Рембранту, так как я сразу же объявил забастовку. Я сказал им: сначала мы разменяемся, и лишь потом я устроюсь на работу, сколько бы времени у меня ни ушло на обмен. Я буду воровать, я буду спекулировать, но пока у меня не будет отдельной комнаты, в эту жизнь вы меня не втянете. Окружающие говорили мне: женись на квартире, а я продолжал упрямо твердить свое, как иранский террорист: мне нужна своя собственная комната, и никто мне ее не даст, ни бог, ни царь и не герой. Мои обличительные речи надо было слышать! Я говорил о том, что люди здесь старики уже в семнадцать лет, потому что живут вместе с родителями. Женщины после замужества все на одно лицо, даже носы одинаковые, они рассуждают о планируемых размерах пенсий и об умерших родственниках. Плодитесь и размножайтесь, говорил я им — без меня.
И вот я еду в пригородном поезде, где между стекол тоскливую блатную песню гнусавит цыганка, вечер разбросал по лесам рубиновые шашки, местный сумасшедший кричит на стрелочницу на полустанке, и слышен звонкий голос ее, и светит красное лицо ее вечности пути моего. Я еду меняться, но может ли человек-нейтрино поменяться с электроном в цепи?
Скучная тема — жилищный обмен конца 80-х. Николай Васильевич Гоголь написал бы об этом свою поэму, и мертвые души были бы там, и числившиеся мертвыми старушки, воскресающие из мрака коммунальных квартир, и наглые Ноздревы, упорно названивающие по одному и тому же телефону: «Отдайте мне свою квартиру, а я вам свою комнату уступлю, там и за водой ходить совсем близко», и доблестные градоначальники были бы в той поэме, и описание характеров: «Иван Яковлевич был, как любой русский мастеровой, пьяница страшный», — описал бы Николай Васильевич прожженного маклера, нахваливающего чужой товар, обманутых, пытающихся обмануть других, огорчился бы за всех людей, сел бы в уголке да заплакал.
Льву Николаевичу Толстому предложил бы я иной сюжет. Усатый крановщик соблазняет деревенскую девушку, которая, будучи втянута им в паутину порока, гуляет еще и на стороне. Она не говорит ему про ожидающегося ребенка, а он получает квартиру. И вот он видит ее с другим, все переворачивается в нем — что же: он соблазнил и бросил саму невинность, которая пошла по рукам — остановить, остановить ее! жениться! — он женится на ней и прописывает в квартиру — и тут он видит, что она беременна — кто, чей ребенок, зачем я живу? — спрашивает он себя — кто эта женщина? — развод — и вот вся грязь бракоразводного процесса в центре Псковской области — но квартиру не разменять — пятый этаж без лифта — глава о пороках градостроительной политики — и вот ребенок заболел — его везут в поликлинику — кто будет возиться с ним, кому он нужен — мать намерена добиваться нового счастья с передовым механизатором — что делать с ребенком? спрашивают врачи — может, пункцию? Пункцию, конечно, пункцию! — соглашаются с медиками родители — ему делают пункцию, родители отказываются от него и сдают в дом инвалидов — но квартиру все равно не разменять — еще одна глава о пороках градостроительной политики, — и вот ночью крановщик убивает жену кухонным ножом — в ужасе он бросает нож и рыдает над телом навсхлип — кто будет судить его? — один лишь Богъ.