4
Сервий чем больше узнавал императора, тем больше думал, что это полная противоположность того идеализированного государя, которого он представлял. Странности и безумства Калигулы поражали его с каждым днем все больше и больше. Ему приходилось писать хвалебные гимны цезарю-богу, врать людям. Сервию не хотелось терять положение при дворе, а может быть даже и жизнь. Но врать и льстить тоже было противно натуре Сервия. Ничего другого не оставалось. Он часто уходил и подолгу смотрел на звезды, сочиняя стихи своей о своей золотоволосой. Пребывая в уединении он отдыхал от общества Калигулы и имел возможность побыть наедине с собой и своей музой.
Сегодняшний наряд Калигулы превзошел все ожидания - на нем были цветные, словно у попугая, накидки, поверх которых он надел женское покрывало. Обут он был в котурны, пришедшие на смену его любимым женским туфлям.
Все с трудом сдерживались, чтобы не разразиться хохотом, это могло бы стоить им жизни. Даже такой старый и закаленный в боях солдат, как Кассий Херея с трудом сдержал улыбку, промелькнувшую на строгом лице. Но все немедля принялись льстить императору, разглагольствуя о том, как ему идут эти женские покрывала или эти разноцветные идиотские накидки. Калигула растворил жемчужину, стоимостью в тысячу сестерциев и залпом выпил. Потом он вышел к народу.
- Бог приветствует римский народ!
Толпы людей издали одобрительные возгласы.
- Подайте сундуки! - сказал Калигула. Он сыпал золото с крыши, забавляясь тем, как люди, словно насекомые, ползают в поисках золота. Опустело уже сундуков десять, но Калигула все сыпал и сыпал.
- Что ты делаешь, Гай Цезарь! - возмутилась Друзилла. - Мы разоримся!
- Нужно жить или скромником или цезарем, - ответил на то Калигула, продолжая заниматься своим делом.
Наконец он устал. Сумерки наступили раньше, потому что нахмурило и небо покрылось тучами.
Направившись с распростертыми объятиями к возлюбленной сестре, он встретил жесткий отпор.
- Ты безумен, Гай! - воскликнула Друзилла. - Посмотри, во что ты одет! Это позорно носить плебею, не то, что государю. Калигула нахмурил лоб:
- Да, как ты смеешь, я бог! Одно мое слово и твоя голова слетит с этих плеч.
- Давай!- Друзилла напряженно подставила голову, зная, что он наверняка ничего ей не сделает.
- Сейчас же я велю позвать палача! - взбесился Калигула... Ты умрешь, дерзкая! Ты меня совсем не любишь. Ты не любишь своего цезаря, своего бога! А тот, кто не любит императора, должен умереть...
Договорить Калигула не успел, так как грянул гром и в окно заглянула молния. Он вскрикнул, закрыл глаза и заткнул уши, что делал всякий раз при этих природных явлениях. Он начал трястись. Друзилла с жалостью обняла брата:
- Гай, ты весь горишь, у тебя жар!
- Да, я болен, болен... - проговорил Калигула и, услышав громовой раскат, снова вскрикнул, спрятав голову на груди у сестры. Друзилла погладила Калигулу по голове, словно маленького ребенка. Он всхлипнул. Друзилла знала, что в детстве он страдал такой слабостью, что порой даже не мог удержаться на ногах. Крупные капли дождя забарабанили по крыше. Калигуле действительно стало плохо. Друзилла уложила его на ложе и укутала покрывалами.
- Не уходи, - жалобно попросил Калигула, испытывая панический страх.
- Я здесь, Гай, здесь!
- Прости, я накричал на тебя. А где Быстроногий? - вспомнил он о своем любимом коне, который жил в специально построенной мраморной конюшне.
- Я хочу, чтобы он лежал рядом со мной!
Друзилла приложила палец к губам:
- Т-сс! Успокойся, ты должен уснуть!
- Я хочу Быстроногого! - он расплакался, словно младенец.
Друзилла провела рукой по его волосам:
- Спи, Гай, тебя еще ждут дела!
Калигула наконец-то сомкнул глаза, чтобы погрузиться в болезненный сон. Он проспал часа два. Друзилла все это время не отходила от постели брата. Калигула метался из стороны в сторону и что-то шептал побелевшими губами. Потом вдруг с криком подскочил, перепугав Друзиллу.
- Что, что случилось, Гай?
- Со мной разговаривал ночной призрак, я видел его, он ужасен! - Калигула начал вздрагивать. - Но я же Бог?
- Бог, бог, ответила Друзилла. - Успокойся, Гай, все хорошо, ты - Бог!
- Да, я - Бог, - неуверенно сказал он и уставился в одну точку. - Мне плохо, Друзилла, очень плохо. Возьми все дела на себя, я не смогу вести их, я сильно болен.
Друзилла поцеловала брата в лоб. На отталкивающем лице Калигулы появилась улыбка облегчения. Он тяжело дышал и весь горел. Его начало лихорадить.
- Попытайся уснуть, прошу тебя, Гай.
- Я боюсь засыпать, - с испугом ответил Калигула и сжал ее руки.
Дождь продолжал лить, правда уже без сопровождения грома и молнии. Казалось, бессмертные боги на что-то гневаются и Нептун льет воду из огромной чаши на землю. Сервий оценивающе изучал мраморное лицо Венеры в полумраке. Ее черты казались безупречны. Искусный ваятель продумал мельчайшие детали, и вот, перед ним величественный образ прекрасной богини, сошедшей с небес.
"Ты прекрасна, богиня, но все же есть на свете прекраснее тебя"... - сложил стих Сервий. Венера по-прежнему надменно улыбалась, будто это относилось вовсе не к ней. Неожиданно, Сервию показалось, что статуя Венеры раздваивается. Богиня сошла на землю, ее силуэт во мраке был едва виден. "Вот она, кара, надменная богиня разгневалась", - подумал Сервий. - "Она решила покарать меня за то, что я возвеличил смертную над божественным величием". Силуэт приближался. Он вроде бы не шел, а плыл, шелестя одеждами, остановившись возле него. Сервий вглядывался в холодные черты. От еле слышного прикосновения он даже вздрогнул.
- Сервий... - произнес нежный голос.
Но что такое, это же голос Ливиллы! Да, это Ливилла! Занавес таинственности упал. Сервий вытер пот с лица.
- Что тебе нужно?
- Ты красив, очень красив. И так не похож на Калигулу. Почему ты всегда так печален? Виной всему она, эта золотоволосая?
Сервий не ответил. Она продолжала:
Я хочу любить тебя, Сервий, хочу, чтобы ты воспевал меня в своих стихах.
- А как же Калигула? - с ироничной улыбкой ответил Сервий. - Ты же находишься в преступной связи с собственным братом! Если он узнает об этом разговоре, твоя прекрасная божественная голова покатится вниз. А ты сестра самого бога, стало быть, богиня. Боги не умирают, ведь верно?
- Ты не расскажешь ему об этом? - испуганно спросила Ливилла.
- Нет, - ответил он. - Иногда мне кажется, что я чужд палатинскому двору. Меня не радуют его забавы, пиры и веселье. А самое трудное...
- Лгать людям, слагая хвалебные гимны Калигуле, - докончила Ливилла. - Ведь верно? Это тебя угнетает? Рим ждал справедливого государя, а получил жестокого и безумного шута. Напиши об этом в своих стихах, пусть люди знают правду, или... боишься?
- Боюсь... - признался Сервий. - Да, я боюсь, боюсь за свою никчемную жизнь и мне стыдно за это.
Дождь прекратился. Занялся рассвет, словно розовоперстая Эол, богиня утренней зари, спустилась на Рим. Отчетливо стали видны бесстрастные лица богов из холодного мрамора. Сервий озяб. Ливилла молчала, кутаясь в покрывало. Каждый думал о своем.