— Будет справедливо восстановить для римлян прямое голосование. Я решил сделать это.
Но промолчал о том, что этим шагом отнимает у сенаторов их самое острое оружие — полный контроль над административными механизмами Рима.
— Сенаторам такое не понравится, — ответил Макрон со смесью ужаса и военной грубости. — Они полагали, что ты не воспользуешься своими полномочиями таким образом.
И осмелился сердито добавить:
— Но ты меня не слушаешь.
Он говорил резко, потому что считал свой вес на чашах весов большим.
Император решил не продолжать спор и подумал: «Тиберий верил, что завоюет Рим восемью когортами. Но вместо этого бросил город в руки подобного типа». Он посмотрел на Сертория Макрона, который в отдалении строго отчитывал своих офицеров: «Не стоит забывать, что его выбрал Тиберий».
Между тем оптиматы не нашли способа отменить его решение, и анархистский закон о прямом голосовании был обнародован.
— Проще разлить воду, чем потом её собрать, — сказал кремонец Луций Аррунций, сенатор, при выборах проголосовавший против.
Теперь он впервые почувствовал удовлетворение.
В память о принятом законе император велел отчеканить необычную бронзовую монету, и в истории революций она вдохновит многих подражателей, поскольку там был выбит pileus — нечто вроде фригийского колпака, венчавшего голову Дианы Свободы, богини рабов, в её храме в Авентине. Этот головной убор был именно символом раба, ставшего свободным человеком. Народ мгновенно понял и полюбил этот образ. Но кое у кого он вызвал страшное отвращение.
— Некоторые отказываются принимать эту монету, — мрачно заявил Серторий Макрон. — Это очень плохой признак.
В третий раз римский император оставлял о себе память, беспорядочно рассеянную по миру и почти не подверженную уничтожению, отчеканенную в бронзе, серебре или золоте, и это порождалось его беспокойством о будущем.
«Во время войн и революций уничтожаются библиотеки, надгробия и статуи. События потом интерпретируют, переписывают и редактируют историки. Но монеты люди собирают, прячут и сохраняют».
ИМПЕРАТОРСКИЙ ВОЛЬНООТПУЩЕННИК
— В этих дворцах происходят невиданные вещи, — прошипел один высокопоставленный чиновник из старинной фамилии Цезарей. — К этому молодому императору больше заходят бывшие иноземные рабы, чем люди римской крови из семей, служивших здесь со времён Юлия Цезаря и ещё раньше...
Впервые явно послышался мятежный тон, и присутствующие осмотрительно сделали вид, что не слышат. Но это было как трещина на стекле — теперь уже ничто не могло стать как раньше.
Между тем среди тысяч членов фамилии Цезарей появился раб Каллист, этот тридцатилетний александрийский грек, рождённый от матери-египтянки, который на Капри доставлял Гаю самые неожиданные и почти всегда трагические известия. Молодой император не мог не вспомнить об этом и сказал о нём Серторию Макрону. Тот сразу предложил «за заслуги» назначить его на работу в имперскую канцелярию.
И снова со вспышкой подозрительности император увидел Сертория Макрона, сидящего в ожидании в портике виллы Юпитера, и Каллиста, который проходил мимо. «Никто так не знаком со способностями Каллиста, как Макрон», — сказал он себе. И забыл об этом.
А Каллист ловко втёрся в эти тайные кабинеты благодаря своим исключительным способностям не только эрудированного писца-полиглота, но и тонкого и всё более опытного выразителя сути пишущихся документов. Всё чаще император хотел его видеть, чтобы продиктовать ему что-нибудь, и выбирал именно его среди целого отряда искуснейших в скорописи писцов. И никто не замечал, как Каллист старается усвоить тонкие механизмы власти, от элементарных до самых сокровенных.
Однажды император обратил на него внимание, когда, диктуя, прервался, чтобы обдумать фразу, а Каллист осмелился шёпотом закончить её. Дерзость невиданная, но еле слышные слова замершего с занесённым каламусом раба оказались именно теми, расчётливыми и коварными, которые искал император.
Для удовлетворения любопытства молодого императора, как в своё время делали это для Тиберия, императорские осведомители установили происхождение загадочного Каллиста, и им показалась правдоподобной история одной очень богатой семьи, разорённой грабежом завоевателей, — история безымянная, как и многие другие.
— В конце концов, — доложили они, — его отправили на величайший невольничий рынок на острове Делос, где его и приметил тот сенатор.