Среди встревоженных оптиматов действительно возрастала глухая оппозиция.
— Марк Антоний тоже по кусочкам раздавал имперские провинции, — насмешливо говорил Азиатик. — Но он, по крайней мере, получил за это в постель куртизанку царской крови. На его месте, возможно, и я бы не устоял.
Свита его сторонников шла следом, посмеиваясь, и он спросил их:
— А вы можете мне сказать, что получит в обмен за это юноша? Сам он говорит, что мир. А можете мне сказать, что такое мир? Вы когда-нибудь видели мир?
И с иронией добавил:
— Мы даже выстроили ему храм. Храм неизвестно чему.
ОЗЕРО НЕМОРЕНСИС
Одним дождливым утром в ту зиму на память императору пришёл его отец Германик, который когда-то перед высохшим священным Саисским озером в Египте вспомнил таинственное озеро к югу от Рима. «Горы там заросли лесом и образуют круг, замкнутый со всех сторон, а в центре открывается провал. Там, внизу, и есть это озеро. И никто не знает, откуда туда приходит вода и куда она вытекает. Мы туда съездим», — пообещал он. Говоря это, Германик ещё не знал, что через несколько недель враги убьют его ядом, от которого нет противоядия.
«Хочу увидеть это озеро» — подумал молодой император: возможно, в том месте, куда хотел вернуться злодейски убитый отец, можно поставить памятник. Эта мысль запала ему в голову, но ещё не созрела. Он стал размышлять, идея крепла и превратилась в проект. Здесь понадобится Имхотеп, египетский архитектор, носящий имя древнего строителя пирамид и спроектировавший римский храм Исиды. Понадобится Манлий, строитель из Велитр, хорошо знающий те места. Пригодится Евфимий, инженер-кораблестроитель, руководивший верфями в Мизенах, и Трифиодор, этот капризный александрийский проектировщик интерьеров, как никто другой владеющий секретами тканей, дерева, мозаик, росписи, бронзы и золота, смоделировавший сокровенный алтарь Исиды, а также поэт Клавдий, умеющий переводить на латынь высеченные в храмах древние молитвы. А ещё нужна музыка, статуи... Его мысли бежали, ничем не сдерживаемые, в свободной фантазии, подкрепляемой властью.
Он собрал этих людей и однажды утром, на рассвете, с маленьким эскортом, без регалий и знаков своего достоинства направился по Аппиевой дороге на юг от Рима. Его забавляло, что в подобных путешествиях очень немногие его узнают. Император пустил на подъём своего доброго коня, с которым не разлучался с тех пор, как в Мизенах тот сразу же откликнулся на имя Инцитат — Стремительный, Быстроногий. Так звали его крепкую лошадку, которую в детстве пришлось оставить на Рейне. А этот жеребец был мощный, необыкновенно выносливый, спокойный и гордый, однако же способный нестись опьяняющим галопом, забыв про поводья. На шелковистой шкуре его сверкала золотая сбруя.
Дорога поднималась по отрогам холмов, и командир эскорта рассказывал:
— Говорят, что там внизу, на вилле Квинтилия, спрятана статуя царицы Египта. Она совершенно голая, но царственная, и на голове у неё диадема. Её там упрятали, чтобы больше никто не нашёл.
Справа под январским солнцем раскинулось Тирренское море, а слева на крутых склонах примостились города древнего Лация, ещё более древние, чем сам Рим. На холмах росли дубы, буки, лавры, а выше — каштаны, плоды которых, согласно Вергилию, любила нежная пастушка Амариллис. Но пастухи и дровосеки рассказывали:
— Эта высокая гора — древний вулкан. На наше счастье, он спит уже несколько веков.
Старые разрушительные потоки лавы застыли у самых ворот Рима. Теперь на вершине красовался храм Юпитеру Лацийскому. Ночью огонь на его алтаре был виден с Таррацинской горы, где находилось мегалитическое святилище Анксура, и из стоящего на реке Лавиния, где, согласно Вергилию, высадился Эней и где было возведено сокровенное святилище Двенадцати Жертвенников. Жрецы и поэты заявляли, что треугольник этих храмов связан магическими силами, так как глубоко-глубоко под ними находится огромное подземное озеро с серной водой и испарениями.
Они поднялись выше Ариции и углубились в леса по Вирбийской дороге, где в одном месте, считавшемся чудесным и достойным богов, Юлий Цезарь в дни Клеопатры построил себе виллу. Но весь Рим знал, что после его убийства ни Август, ни Тиберий никогда не переступали её порога, поскольку всё в этом здании, и даже земля под ним, несло в себе злую египетскую магию.