ШИФРОBАННОЕ ПИСЬМО
Спустя два дня, ясным сентябрьским утром, Антония из своих личных покоев послала за Гаем. Он прибежал и увидел, что она сидит в одиночестве в пышном маленьком чертоге, куда он ещё никогда не входил. Стены здесь были сплошь расписаны фресками с наполненными светом портиками, широкими лестницами и фонтанами, создавая иллюзию перспективы. Антония что-то писала. На ней была одна из её простых драгоценных туник, вытканных в Пелузии, а пальцы и запястья украшали древние драгоценности, оставшиеся от её единственного брака и долгого вдовства. На рукавах и кромке туника была расшита сверкающими камнями, жемчугом и золотым узором, как в храмах древних фар-хаоуи.
Гай заметил, что под тяжёлыми драгоценностями нежные руки, ласково успокаивавшие его бессонными ночами, постарели, кожа иссохла, ногти стали хрупкими.
Положив каламус, Антония произнесла как приговор: — Я пишу Тиберию.
Как в Риме, так и во всей империи, она одна могла осмелиться написать императору; она одна могла быть уверена, что её письмо через голову всех шпионов прибудет на вершину скалы на Капри, в руки Тиберия.
В течение десятилетий своего нерушимого вдовства, среди неисчислимых богатств дома, живописных садов, сотен рабов и вольноотпущенников,, при всей той царской жизни, которую вела Антония, она оставалась одинокой и хранила прямо-таки нечеловеческое достоинство.
«В этом тлетворном Риме, — говорил Тиберий с мрачным восхищением, — она единственная женщина, давшая клятву верности мужчине и действительно сумевшая её не нарушить».
Но в отношениях между Антонией и Тиберием была какая-то глубокая тайна, которая так и осталась тайной на века. После смерти своего сына Германика Антония публично не произнесла ни слова и плакала втайне. Один сенатор заметил:
— Её одну Тиберий не убил. И она бы должна кричать громче всех.
Но в тайных императорских комнатах произошло нечто, из-за чего отношения между Тиберием и Новеркой начали с каждым днём разрушаться. Понемногу жизнь Ливии превратилась в бесплодную пустыню одиночества. А на безжалостно одиноких похоронах матери императора сенатор Валерий Азиатик двусмысленно произнёс:
— Все эти одиннадцать лет, когда Тиберий отказывался видеться с матерью, Антония, закрывшись в своём доме, считала дни.
Антония, неприступная хранительница политических и постельных тайн трагического рода Юлиев — Клавдиев, единственная выше всех подозрений в неспокойном Риме тех лет, поддерживала переписку с грозным императором. Многие годы она докладывала ему о коварстве и неверности тех, кого он считал преданнейшими людьми. Только правду, проверенную и неопровержимую, — и казалось, что не раз этим спасла его. Зато с неосязаемой, но едкой женской мстительностью она безжалостно усугубляла его одиночество и терзания по собственным жертвам.
— Взгляни, — сказала Антония Гаю. — Это должен знать ты один. Это знание принесёт тебе облегчение.
Её почерк был ровным и ясным, но взгляд Гая словно натолкнулся на стену — там был непонятный шифр.
Ещё Юлий Цезарь придумал шифр для своих тайных посланий, изменяя последовательность букв в алфавите так, чтобы никто не подобрал ключ, и его письма казались рядом бессмысленных слов. Август тоже придумал свой шифр, но весьма простой для столь изощрённого человека, так что весь Рим знал этот шифр. Это было вроде общественной игры — подставлять буквы алфавита на нужные места: вместо А — В и так далее. Прямо-таки детская забава, говорили все, но Август только улыбался. Этот простенький шифр был жестокой шуткой над теми, кто пытался его расшифровать, потому что так они открывали для себя то, о чём Август официально молчал.
Но где-то существовала и работала шифровальная таблица для действительно тайного шифра, которым Август пользовался во время войны с Марком Антонием, а потом, допущенный к власти, им пользовался и Тиберий.
Антония двумя пальцами протянула лист и сказала:
— Тиберий читает этот шифр без посторонней помощи, и только он один. А теперь ему пришёл час узнать, кто такой на самом деле Элий Сеян, человек, который ни о чём ему не докладывает и который замучил твою семью. Этим я вручаю ему доказательства.
Она одна знала, сколько мучительных ночей ещё раз доставит Тиберию. Но не перевела письмо, не открыла своих обвинений. И задумалась, какие чувства вызвали её слова у молодого Гая.
Он пробормотал:
— Это самый опасный человек в империи. Тиберий передал Рим в его руки...
Антония улыбнулась: