РАБОТА СЕРТОРИЯ МАКРОНА
Серторий Макрон вернулся и доложил Тиберию всё, что считал нужным, о своей стремительной поездке, но Тиберий плохо себя чувствовал и впервые принял доклад без особого внимания.
Макрон закрылся с Гаем в библиотеке.
— В эти дни в Риме нет никакой власти, — заявил он. — Никакой. Только мои когорты, они проводят дни, выгуливая лошадей, начищая оружие и играя в кости. Помнишь, в каком страхе держал Рим Элий Сеян? И кто освободил город от него за одну ночь, до рассвета следующего дня? Я, я один; я справился с ним, словно объездил коня. Тиберий был здесь, как сейчас ты. Если бы я не проделал этого той ночью, оставалось бы только ждать, когда посланный Сеяном убийца заберётся сюда и зарежет Тиберия. А теперь всё гораздо проще, но и опаснее. Сенаторы раскололись на две банды...
Гай осторожно подсказал:
— Думаю, ты сам знаешь, с кем нужно поговорить...
Многие в те годы оплакивали убитых родственников и в бессильной скорби называли имена: Кретик, Валерий Мессала, Гракхи, Аврелий Котта, Цецина Север, Клуторий Приск. И трибун Силий. И Сосии, мужественные книжники. Череда призраков.
«Если бы рядом были они, живые, — думал Гай, — вместо этого типа».
Серторий Макрон сказал, что поговорил с кем необходимо. И гарантировал:
— Рим за тебя, как он был за твоего отца, как был за Марка Антония, а ещё раньше за Юлия Цезаря.
Молодой Гай ощутил, как в висках стучат эти имена, и тем не менее улыбнулся.
— Нужно помнить, что все трое были убиты, — сказал он.
Серторий Макрон, не давая увести разговор в сторону, продолжил:
— Тиберий тяжело болен. Нужно, чтобы он покинул Капри, пока в состоянии. Мы должны приблизиться к Риму. Если завтра утром он не проснётся и его слуги выйдут из его спальни с криками, известие мгновенно достигнет Рима, и кто тогда встанет и выкрикнет: «Империя моя»? Начнётся гражданская война. Но мы этого не допустим. В этот момент на рассвете, прежде чем сенаторы проснутся, я должен быть в Риме, как в тот раз. Враги твоего отца, оптиматы, уступят, только если увидят то, что увидели при падении Сеяна. И когда они, войдя в курию, услышат, что Тиберий умер, и начнут решать, что делать и кого выбирать, всё будет уже решено... Я один знаю, как это сделать, мальчик, и уже сделал, и покажу тебе. — Он поколебался, уставившись Гаю в глаза. — Если обещаешь, что, прибыв туда...
— Обещаю, — перебил Гай Цезарь, выдержав его взгляд.
Однако дрожь выдала горящую внутри мысль: власть принадлежала ему по праву и по крови, ему, и никому другому, никто ему её не дарил. Вульгарный, хитрый, неистовый Макрон верил, что это он придумал интригу, мнил, что ухватил — за спиной у него — истинную власть, верил, что будет господствовать со своими преторианцами и своей женой с её грубыми непристойными манерами. Но Гай со свирепой злобой заключил про себя, что у него тоже есть свои подлые, грязные, презренные, но необходимые инструменты. И улыбнулся.
МИЗЕНЫ
Заканчивалась зима.
— Мои люди наготове, — сказал Серторий Макрон, который уезжал в Рим и возвращался в самое неожиданное время. — В течение суток все легионы должны узнать, что империя в твоих руках.
По всей империи — от Мавретании до Аравии, от Иберии до Сирии, от Сицилии до Германии, на протяжении других пятидесяти тысяч римских миль, сколько насчитывали в ту пору дороги империи, раскинулась паутина высоких, окружённых стенами сторожевых башен, как в каструме на Рейне, где Гай провёл детство. Нечто вроде сухопутных маяков с выступающим защищённым балконом. Сверху днём в ясную погоду посылались сигналы дымом с установленной длительностью и интервалами, а на другой отдалённой башне, на возвышенном месте в пределах видимости, тоже дежурил постоянный дозор, и оттуда тут же посылали сигнал дальше.
И если, как прошептал префект Макрон, всё было действительно готово, возникал триумфальный образ: посредством огня и дыма этих сигналов в кратчайшее время, буквально в считанные часы, на всём бескрайнем пространстве империи с её большими городами и маленькими городками, деревнями, легионами на границах и миллионами людей, говорящих на разных языках, всем стало бы известно, что узурпатор Тиберий наконец умер и с помощью хорошо вооружённых преторианцев, флота и легионов в Германии, при покорном согласии сената власть получил молодой Гай Цезарь — сын великого Германика, преданного и убитого, правнук Октавиана Августа и Марка Антония, единственный оставшийся в живых мужской потомок императорской фамилии.