В волнении облизывая пунцовые губки своим кошачьим язычком и дрожа от возбуждения, Мессалина прохаживалась вдоль этого парада мужской красоты, не в силах выбрать, как вдруг сказала, умоляюще сложив узкие ладони:
— А можно, они все пойдут со мной?
Пираллида поперхнулась вином. Зато Друзилла довольно усмехнулась, хотя и не сумела скрыть удивление:
— Конечно, можно, моя девочка. Но не будешь ли ты настолько милостива, чтобы оставить хотя бы одного для меня?
Мессалина в смущении прикрыла рот рукой, но потом, оправившись, сказала:
— Я бы с удовольствием, тетя Друзилла, но… может, ты пойдешь вместе с нами?
Пираллида закашлялась.
Для гетеры настали славные времена. Маленькая Мессалина проводила почти все ночи в ее доме, уже не нуждаясь в наставлениях Друзиллы. Она с удовольствием помогала Пираллиде обслуживать клиентов, выбирая богатых перегринов, которые не смогли бы узнать в ней дочь известных родителей. Но по Риму уже пошла молва о новой гетере по имени Лициска, чье тело было совершенным, а ласки отменными и страстными.
Однако все хорошее быстро кончается. Послание Агриппы внесло сумятицу и страх перед будущим. Пираллида боялась встречи с ним. Она не могла не признаться себе, что, несмотря на все с ней произошедшее по его вине, она продолжает любить этого хитрого иудея, который когда-то дал ей все, а потом одним мановением руки вверг в пучину ужаса и страданий.
В Палатинском дворце царил переполох, лучшие лекари Рима были незамедлительно призваны в покои сестры императора. У Друзиллы пошла горлом кровь, она беспрестанно кашляла, как будто выплевывала свои легкие темными сгустками. Грудь болела так сильно, что, казалось, там пылает самый настоящий огонь. Девушке подносили травяные отвары, она через силу пила, но тут же с кашлем извергала все обратно. Казалось, жуткому приступу не будет конца.
Когда об этом доложили императору, тот, как ни в чем не бывало, продолжил завтракать в компании сенаторов, обсуждая насущные дела. Лишь под вечер он соизволил заглянуть к сестре, когда она уже крепко спала, опоенная настоем маковых зерен.
Сопровождавший его Кассий Херея сообщил, что Друзилла все время звала брата. Калигула равнодушно пожал плечами и ответил:
— Она уже не знает, как привлечь мое внимание. Наверняка, это кровохарканье было лишь хитрой уловкой. Моя сестричка абсолютно здорова. Я считаю, ее пора выдать замуж. Скажи, мой верный друг, тебе известно, кто был ее последним любовником? До меня, естественно.
— Кажется, наш красавчик Ганимед. Калигула хихикнул.
— Ну, вот! Все, оказывается, знали об этом, кроме меня. Завтра же вызови его для конфареации во дворец. Я, как великий понтифик, лично сочетаю браком эти два любящих сердца. Вели прямо сейчас начать приготовления к свадьбе. Да, и можешь не ставить об этом в известность главных виновников торжества. Пусть это станет для них приятной неожиданностью. Ох, Кассий, как славно повеселимся мы завтра!
Друзиллу разбудила суета около ее ложа. Она с трудом разлепила опухшие веки и увидела довольное личико Мессалины.
— Ой, тетя! Во дворце такое творится!
В глазах у Друзиллы все расплывалось, а разлившаяся по телу слабость не давала оторвать голову от подушки. Мессалина продолжала теребить ее и что-то говорить, но гул в ушах мешал расслышать возбужденную речь девушки.
— Свадьба! Свадьба! Здесь, во дворце!
— Чья свадьба? — еле ворочая распухшим языком, произнесла Друзилла. Во рту еще чувствовался солоноватый привкус крови. По-прежнему ныло в груди.
— Ой, даже не знаю! Но наш император лично освятит этот союз. Все фламины уже здесь, и море гостей! А какое угощение! Жертвенный фар очень красив! Давай же, Друзилла, вставай! Рабыни ждут тебя, чтобы одеть и проводить на пиршественное ложе. А я побежала, там мать меня уже заждалась.
Друзилле пришлось подняться. Из-за головной боли она даже не ощущала, как служанки наносили на лицо косметику, стараясь скрыть следы вчерашнего недомогания, одевали ее, что-то делали с прической, завязывали пояс. Когда Друзиллу повели в триклиний, у нее глазами точно пелена повисла, мешая видеть очертания предметов, и Друзилла шла, будто слепая, вцепившись в руку рабыни. Ноги едва держали ее, настолько сильна была слабость, вдобавок ко всему девушка чувствовала, что изнутри поднимается новая волна боли, грозя затопить сознание. Наконец, ее подвели к ложу по правую руку императора, и Друзилла без сил рухнула на подушки.