— Дак этот рупь — на еду на месяц, и то не хватает! Слыхал, что господин Брейгель сказали? Ещё два с полтиной нужно. А уже потом — долги отдавать.
— Да я тебе…
Началась драка. Пришлось растаскивать. Так прошло ещё пять минут под причитания Брейгеля о том, что он таки ну совершенно не может работать в этих безумных обстоятельствах.
— Ладно, не шуми, — сказал я ему, когда все охотники расселись. — Легко только на горшке бывает, и то — не всегда.
Охотники заржали.
— Вот, это им понятно! — воскликнул Брейгель. — Это им доступно!
— Работайте, Яков Соломонович, — развёл руками я. — Зачтётся.
Выйдя из гостиной и закрыв дверь, обратился к Алексею:
— А где наша звезда, Алёша?
— Это которая? Мстислава Мстиславовна?
— А что, вы уже других звёзд завели? Почему меня в известность не поставили?
— В кухне она. Говорит, что Брейгеля слушать не хочет, а поближе к народу быть — хочет. Вот и уселась там.
Мстислава на кухне расположилась с полным комфортом. Сидела в кресле и пила чай посерьёзнее охотничьего — с коньячком, судя по запаху. Закуривала это дело трубкой. Кухарка занималась своими делами, опасливо огибая бабку по широкой дуге.
Увидев меня, Мстислава с ощутимым усилием сфокусировала взгляд единственного глаза.
— Да что ж за эпоха такая пошла, — застонал я. — Кого ни ткни — все бухают!
— Я не пил, — поспешил заверить Алексей.
— Ты молодец, тебе в конце месяца премию выпишу. Мстислава Мстиславовна, разговор есть, дело важное. — Я прислонился к разделочному столу напротив боевой бабушки. — Ты, помнится, про шуликунов рассказывала.
— Про шуликунов? — Мстислава выпустила облако дыма. — Было, было… Ох, помню, впятером стояли, а их — полчища. Они ж что крысы. Только крыс бить — как семечки щёлкать, а эти твари умнее, быстрее. Чуть чего — врассыпуху, чтоб одной Костомолкой, или, там, Петухом не накрыть. Соображают, негодники. Визжат, верещат — уши вянут. А бошки у них — ух, до чего острые! Один как прыгнет! Как башкой мне своей — прям в сиську! Шрам остался…
— Это я помню, — поспешил я заверить Мстиславу, которая вознамерилась показывать шрам. — Размяться не желаешь? У нас нынче ночью как раз битва с шуликунами намечается.
— Много их? — сверкнула глазом Мстислава.
— Неизвестно. Людей похитили, твари. Двух девчонок, да двух мужиков взрослых. Средь бела дня.
— Ишь ты… — Бабуля выбила трубку в недопитый чай — к которому мигом потеряла интерес. — Вот засранцы, распоясались! Надо тряхнуть, никак иначе. Идём.
— Да ты погоди. Ты расскажи сперва…
— Ха! — прищурилась Мстислава. — Ты за кого меня, за дуру держишь? Я ему сейчас всё расскажи, а он — и был таков! Мол, ты, Славка, старая, сиди дома, рубахи штопай. Да я вам такую штопку устрою! Оплот спалю.
— Не надо оплот палить, — вздохнул я. — Понял, принял. Поехали.
Глава 11
— Ехать? — озадачилась бабка.
— Ну. Я тут не один, а с транспортом. Так что придётся минут двадцать друг к дружке интимно поприжиматься. Только имей в виду, на всякий случай: если что-то эдакое почувствуешь — это рукоятка меча.
Мстислава посмотрела на рукоятку меча, торчащую у меня из-за плеча и хмыкнула, принимая правила игры.
Тварь не проявила восторга по поводу того, что придётся везти в обратный путь двоих. Однако ничем, помимо угасшего взора, этого не выдала. Разговор возымел действие на примитивный разум.
Всё-таки интересное существо. По всем признакам — тварь, но особенная. Учится, выводы делает. И никакой агрессии к людям как таковым не испытывает. Человечину, во всяком случае, жрать ни разу не пыталась, даже когда самоходом бегала, до нашего знакомства. Уже тогда предпочитала куриные яйца.
Очень бы хотелось мне узнать тайну происхождения Твари. Но копать в этом направлении пока что вообще недосуг. Есть более приоритетные задачи. Всегда, блин, есть более приоритетные задачи…
Мстислава села впереди, я — сзади. Схватил поводья.
— Ну, погнали обратно в Караваево, — велел я, и Тварь сорвалась с места.
— Караваево? — переспросила Мстислава. — Ишь, как!
— Знакомое?
— А то ж! Там ведь мы с шуликунами и бились. Годов с полста назад… Видать, не всех тогда перебили, раз опять полезли.
— Ну, теперь сделаем красиво.
— То к гадалке не ходи — сделаем!
Когда мы вернулись, Афоня уже протрезвел. В немалой степени этому способствовала жена. Молоденькая, но уже такая, что её хотелось назвать не девушкой, а женщиной. С полным уважением. Днём она была у соседки, но вернулась, когда дошли слухи, что благоверный напился с говорящей лошадью. Лошади женщина нигде не обнаружила, так что оправдания Афони не сработали.