Каждую мышцу колотит, трясет, зуб на зуб не попадает, сердце в груди бухает с безумной частотой, даже ребра болят, а Лэля прислушаться пытается, и сама подвывает от страха!
Хватит ли у нее силы удержать дверь, если зверь за ней сейчас ломиться начнет? Понятия не имела!
Однако никто не бросился на двери следом за ней. Не последовало никаких ударов, не было попыток прорваться сквозь ее хлипкий барьер… А Лэля в какой-то ступор впала, видно, откат. Мозг в отключке, заполнен абсолютно неясными вспышками-картинками: ночь, деревья, корни, о которые цепляются ноги, яркий, слепящий свет фар, дикий страх и мужской гогот… Уже вспоминала это вчера, но так и не поняла.
Не смогла уловить мысль и сейчас.
Как маленький ребенок, забившийся в угол под кровать, в попытке спрятаться от ужасных монстров, угрожающих из темноты… Сама не понимала, что продолжает тихо рыдать… Нет, даже скулить, раскачиваясь, и медленно отползает от двери непонятно куда, пока в стену не уперлась. Какую? Где? Ничего не знает, совершенно потерялась в темноте своей головы, обрывочной неясной памяти и пережитом ужасе.
— Лэля! Господи, девочка моя бесценная! Что случилось? Голова закружилась? Ты зачем поднялась? Сейчас плохо?
Захар… До нее даже не сразу дошло, что он пришел. Не так и просто оказалось осмыслить, что мужчина здесь, рядом, к ней, похоже, бросился, что-то уронив на пол, рухнул на колени, судя по звукам.
— Захар! — как отмерзло что-то внутри!
На его голос рванула, тут же оказавшись в крепком и горячем кольце сильных рук, таких надежных, самых желанных, уже ставших родными, дающих уверенность и чувство полной защиты, непоколебимых…
И вдруг новый ужас плеснул в груди.
— Ты цел?! О, предки, Захар! — Лэля вдруг вцепилась в его плечи с силой, которой сама от себя не ждала, будто в этот захват весь свой страх перенесла. — Там же зверь этот! Ты не пострадал?! — потянулась вверх, обхватив его лицо руками, начала ощупывать твердые щеки и резкие скулы дрожащими пальцами.
— Зверь? — прозвучало так, словно Захар искренне растерялся. — Какой зверь, моя ненаглядная? О чем ты?
— Во дворе… Я не знаю! Медведь, может?.. — всхлипнула, уткнувшись ему в шею лицом.
И почудилось с какой-то необъяснимой уверенностью, что нет надежнее этого места для нее, самое безопасное, самое правильное, самое «ее» — у него на плече, так, что в щеку пульс этого мужчины отдает толчками.
— Лешего за ногу! Ты на улицу выходила, лэля моя? — Захар шумно выдохнул каким-то обескураженным тоном.
Его ладонь накрыла ее затылок, пальцы почти жадно в волосы пробрались, словно крепче прижимая девушку к его телу.
— Прости, ненаглядная. Не подумал… Не хотел тебя напугать, — Захар неожиданно стиснул ее с такой силой, что Лэля поперхнулась вдохом. Прижал к себе, как укачивая, потянул, усадив себе на колени. В голосе глубокое сожаление, искреннее. Она ничего не понимала. — Прости, моя лэля. Нет там никакого зверя, не бойся, Христом-богом прошу…
— Нет? — прохрипела из-за того, как крепко он ее обнимал, но высвобождаться не хотелось. — Но… Захар, я слышала, и ощущала… И рык, шерсть, дыхание… — вцепилась пальцами в его плечи. — Огромный просто, там, на ступенях…
— Это пес мой, Блуд, я его всегда на ночь отпускаю, чтобы охранял дом, да и сам размялся. И сегодня выпустил. Ты же на ходу засыпала, когда мы вернулись, даже в голову не пришло, что решишься на улицу выйти, — он опустил лицо ей в макушку. Провел раскрытой ладонью по затылку под волосами, спускаясь пальцами на спину.
У Лэли мурашки от этого по телу пробежали, как маленькие молнии. И внутри зародился жар, затирая, делая уже не таким ярким пережитый ужас.
— Пес? — переспросила тихо, ничего не понимая. — Но он… Он огромный, Захар!
— Да, тибетский мастиф. Достался мне случайно, когда из армии уволился. Этот «теленок» мне по пояс сейчас, да и весит килограмм семьдесят, если не больше. На ногу станет — отдавит, — хмыкнул Захар веселей, еще сильнее обнимая ее, хоть и казалось, что больше уже некуда.
Но, странное дело, Лэле плотнее хотелось. И чтоб он таки продолжал в ее волосы говорить… и никогда не разжимал этих объятий! Как о таком попросить?
— Мохнатый, как черт! Всегда таким был, еще щенком. Я потому и назвал его «Блуд», как вредного духа, что в Карпатах путникам стэжки любит путать, заводить в чащу… — продолжал тем временем рассказывать Захар.