Глава 6
Страсбургские игры
Все люди разделяются на тех, которым что-то нужно от меня, и на остальных, от которых что-то нужно мне.
Раздумывая, куда держать путь, Калиостро обращал свой взор к Франции, но в памяти всплывала неприятная история с Дюплесси, и он в очередной раз объезжал желанную страну стороной. Сам он давно простил Серафине ее недозволенный роман с французом, а с недавних пор окончательно перестал следить за ее кавалерами. По некоторым признакам он догадывался, что жена о той истории не забыла, и боялся, что если он нечаянно коснется больного места, то окончательно потеряет свою помощницу. Он не сомневался, что его фиаско в Варшаве не было бы столь разгромным, если бы Серафина не ушла с головой в развлечения и флирт. Только ли флирт… Как бы там ни было, помощи от нее в Варшаве не было никакой.
Уезжать из Польши пришлось наспех, и, может, поэтому он принял половинчатое решение: ехать во Францию, но не в Париж, а в Страсбург, вольный имперский город, окончательно ставший частью Франции всего сто лет назад. Давняя торговая активность и университет притягивали в Страсбург людей со всей Европы, в том числе и с северных ее окраин — Швеции и России. В таком городе легко и затеряться, и прославиться, иначе говоря, есть время осмотреться, дабы сделать правильный выбор поприща, на котором стоит трудиться. Алхимические опыты надоели (не признаваться же, пусть и самому себе, что он еще не оправился от удара, нанесенного мерзким чудовищем Мошинским), следовательно, надо выбирать между созданием ложи и врачеванием. Последний род занятий привлекал магистра все больше и больше, ибо толпы, стекавшиеся к нему в Варшаве, не шли ни в какое сравнение с небольшим числом желающих стать египетскими масонами. К тому же он видел, как те небольшие деньги, которые он раздавал беднякам, те бутылки травяных настоек, смешанных с вином и сахаром, действительно помогали тем, у кого не было ни гроша за душой, возвращая им веру в человеческую доброту и надежду на лучшее будущее. Каждое слово благодарности вселяло в него уверенность в собственную способность творить чудеса. Масонство являлось для него азартной игрой, врачевание возносило его над людьми и тешило его гордыню. И одновременно пробуждало чувства доброты и сострадания, о которых часто напоминал ему отец-аптекарь в монастыре Милосердных братьев. В погоне за ускользающей Фортуной он давно позабыл о них, увлекшись алхимической и масонской круговертью. Согласно косвенным свидетельствам современников, Калиостро-целитель не был подвержен приступам гнева, разговаривал ровным тоном, чрезвычайно ласково обходился с женой и не обрушивал проклятия на головы «клеветников и предателей». О себе он часто говорил в третьем лице и обращался на «ты» ко всем вне зависимости от титула и звания. Он по-прежнему ничего не писал, но его высокопоставленные друзья охотно исполняли роль секретаря; магистру оставалось только поставить подпись. Но в присутствии атеистов у Калиостро начинались «особые содрогания».
Говорят, в Страсбурге Калиостро хотел открыть лечебницу, где бы он занимался целительством, используя — по его словам — методы египетской медицины, основанные на взаимосвязи духа и материи, а также уникальных алхимических знаниях. На создание сей лечебницы Калиостро якобы намеревался пожертвовать 50 тысяч экю — при условии, что допускать до работы в ней будут только тех, кого выберет и обучит он сам. Вряд ли заведение магистра стало бы лечебницей, скорее — благотворительным приютом; однако в городе, где медицинский факультет университета пользовался непререкаемым авторитетом, подобный замысел изначально был обречен на провал. Знал ли Калиостро об этом, сказать трудно. Но мы забегаем вперед: магистр только едет в Страсбург, а мы лишь предполагаем, чем по дороге могли быть заняты его мысли. Не исключено, что он не строил планов на будущее, а вспоминал свое поражение и в ярости кусал кулаки, выкрикивая самые страшные сицилийские ругательства и срывая гнев на Серафине…
Возможно, в Страсбург его влекло давнее стремление приблизиться к трону, осуществить которое ему до сих пор не удалось. Нет, удалось — в Польше, но ненадолго и безрезультатно. В Страсбурге же в то время епископом был кардинал Луи де Роган, принадлежавший к славному древнему роду Роганов, чей девиз несомненно импонировал магистру: «Королем быть не могу, принцем не желаю, я — Роган». Разве не похоже: «Я тот, кто я есть»? (Так говорил о себе вознесшийся на вершину славы Калиостро.) Роганы с XV века присутствовали при дворе французских монархов. С одним из Роганов — гроссмейстером Мальтийского ордена Эммануилом де Роган-Польдюк — Калиостро уже был знаком, так что в чемоданах магистра наверняка лежали и дожидались своего часа рекомендательные письма и верительные грамоты, подписанные гроссмейстером Роганом.