И что скрывается, понятно. Ещё и это маме на хребет? Ну нетушки. И так дел невпроворот. Опять же, если мама узнает, что Гвен вместо траура по отцу в шашни ударилась… Обидно ей будет, что воспитала змеюку бесчувственную.
Но с кем бы поговорить…
Тулла — дура. Помогает только мужу, будто тот занят больше всех. На языке одно: сессия, голоса, сенатор тот, сенатор этот… А всё оттого, что мужу в отцовских сапогах широко, вот и свои ноги туда всунула. Дома разве ест и спит.
Кто ещё? Эйра. Сестра понемногу превращается в ведьму. Даже страшновато чуть. Но — человек, и матери помочь пытается. Только мама и она… Дуют друг на друга, как на кипяток, и нежничают, точно стеклянные. Эйра думает, что отца не уберегла. А что она могла сделать там, где сида не справилась? Мать терзается, что с отцом в поход не пошла.
Нет, Эйру лучше не трогать. С неё станется и сестру располовинить. За несоблюдение траура…
Майни? Фу. Кроме сына, для неё сейчас никого и ничего нет. И не будет в ближайшие дни. Сида она, устроена так. И вообще, свою работу она сделала. Плохо сделала, раз отец погиб. Ещё и потому от семьи прячется, стыдно ей. Если выходит, так к Лорну, дела обговорить. Ну, если дождя нет и ветра и можно выйти с маленьким. Иначе — Эйра суетится.
В такую цену ошибки Немайн. Нет, хорошо, что Сиан — не сида. И даже не сидова ученица. Но… Эйлет, как без руки осталась, вообще не человек, ёж.
Свои закончились. Значит, за советом идти к чужим. Не хочется как!
— Бриана? Занята. Сестре твоей перевязку делает. Что-то долго… У вас ещё кому-то помочь надо?
— Нет, я поговорить хотела…
Ну, к окну прокрасться недолго. Вот только близ окна рыжая стражница прохаживается. За полгода сиду переросла — не перепутаешь.
— Стой. Не пройдёшь.
— Мне надо. Это не игра.
— У меня тоже. Сестра сказала, никого не подпускать. Даже к щёлочкам ставен. Тебя — особенно.
— Да что там? — испугалась Сиан.
— Какие-то сложности с перевязкой. Сестра говорит, ничего страшного, но выглядит — не особо. В общем, не надо подглядывать, а? Приходи утром.
Сиан смерила Альму оценивающим взглядом. Ухватить, подсечь… Только зачем? Ради того, чтоб увидеть боль на лице сестры, да гной или червей в ране?
— Хорошо. И правда, зайду позже.
Повернулась.
— Эй, — окликнула Альма. — Ты на меня не обижайся, хорошо?
— Не буду.
А буду думать. Кажется, о сложностях с сестриной рукой точно матери нужно рассказать. Стоп! Есть ещё одна советчица. Странная. Зато верная. Если кому и скажет, так Майни. Зато выслушает очень внимательно. Это для остальных взрослых Сиан это «подожди-ка» и «не тараторь, пожалуйста», а для Нион Вахан — сестра богини.
Они сидели в комнате для переговоров. И угощал — Харальд. Который снова искал объяснений. На этот раз — не у друидов и священников. Кто ещё может объяснить суть Немайн точно и ясно, если не её ближайшая жрица?
Нион Вахан ковыряла курицу вилкой. Получалось не особенно хорошо. Сам Харальд преспокойно расправился бы с птицей руками, но рот старался не забивать. А то, если говорить и жевать разом, та неверно истолкует эддические строки.
— …и мимо пробегал карлик… И пнул его Тор, и карлик попал в костёр и там сгорел.
— Хорошо, про Бальдра я поняла. И про Тора тоже. А что Один?
— Что тебя интересует про Одина?
— Всё. Он же глава асов?
Харальд вздохнул. Тема была скользкая. На самом деле скользкая. Боги, они как конунги. Вечно грызутся, вечно пытаются влезть выше прочих. А Один — самый активный и ревнивый. Что взять с него — поэт!
— Пусть они там, в Асгарде, сами разбираются, кто у них глава. Ты что-то уже поняла?
— Поняла, что Ньерд и Фрейр по нашему будут Ллир и Манавидан. С Фрейей сложней — у нас за Манавиданом числят двух жён. А остальные… отличаются. Слишком сильно, чтобы их как-то соотнести. Но, по Ллиру и Манавидану судя, сиды скорей ванам сородичи. А те из них, что послабей, так и вовсе на альвов ваших похожи. Немайн, конечно, сильная. К ванам — ближе всего. Но не впрямую из них.
Вот давно бы так. Коротко и понятно.
— Значит, сказав: «альва», я не ошибусь?
— Ты её очень обидишь. И меня. Эльфами они разве ругаются. Лучше скажи «вана». Немайн в одной силе с Манавиданом. И вашим ванам не обидно будет, её к своим причислить.
И подняла на вилке удачно оторванный кусок куриного мяса. Харальд поскрёб бороду.
— А точней сказать нельзя?
— Точней её саму спрашивай.
— Так она себя называет человеком.
— Значит, она человек.
— Так она и Христа своего человеком называет. И Одина.
— Значит, они тоже люди.
— Но мне нужно знать, какие именно!
— А то ты не знаешь? Сколько соли с нами съел? Ты видел битвы с тысячами воинов с обеих сторон, осады и стройки, ты трогал руками её волшбу. Какие слова лучше этого?
В дверь постучали. Громко, требовательно.
— Кто? — спросил Харальд.
— Сиан. Поговорить нужно. С вторым «я» моей сестры.
Нион нахмурилась. Обычно сёстры Неметоны Луковку такого титулования не удостаивали. Пришлось откинуть крюк.
— Тоже целовались? — спросила та с порога. — Что не больше — вижу. Одёжки не примяты.
— У меня невеста на Оркнеях! — объявил Харальд.
— А ещё три сговорчивые девки в Кер-Мирддине, — уточнила Нион. — Сколько в Кер-Сиди, не знаю пока. Я же верна богине, и ты, Сиан, это знаешь. Пока Немайн не разрешит, я ни с кем! Так кто там целовался?
Сиан покосилась на Харальда.
— Женские секреты, — буркнул тот, — я загляну позже. Понимаю, для вас это важно.
И закрыл дверь с другой стороны.
— Ну? — спросила Луковка, и прищурилась. Почти как сида.
— Вот и ну… Ты знаешь, что мидии тухнут?
— Какие мидии?
— Ага, и ты забыла! Те три мешка, что вы с Тафа привезли. Их как бросили в углу в день приезда, так и лежат. Кухонные работники их трогать боятся. Вроде волшебные, собраны-то двумя ведьмами и сидой! У мамы руки не дошли, Гвен с парнем каким-то целуется…
Вот и выплыло. Нион выспросила подробности. Обдумала логически. Прислушалась к богине в голове. Тихое счастье, и никакого желания кого-то карать и казнить.
— С парнем поговорят, — подытожила.
Сиан этого мало.
— И это всё?
— С ним поговорят убедительно, — нажала Нион, которую вдруг расхотелось называть Луковкой. — Этого хватит. Так говорит богиня. Если же её голоса не послушают, вот тогда мало не будет никому. Потому, что ей придётся отвлечься от сына. Это после месячной разлуки!
Нион передёрнуло. Сиан всё ещё смотрела недоверчиво. Пришлось становиться перед девочкой на колени, в глаза заглядывать.
— Твою сестру раз оторвали от ребёнка. Хвикке. И где те Хвикке?
Поняла. Кивнула довольно. Ушла.
Про мидии вспомнили, когда мешки на кухне начали издавать зловоние. Тогда их безо всякого почёта и выкинули.
Скрип двери.
Серые глаза — снизу вверх. Опять на полу сидит. Никак не привыкнуть. Новое — старое. Старое — новое. Словно мир наизнанку вывернулся.
— Ну, здравствуй. Ты ведь к нам ещё не вернулась. Только к нему.
Кивок. Серые глаза снова смотрят на внука, но кроме ласки, в них боль. Снова поднялись.
— Прости неблагодарную. Так устроена. А ты у меня теперь одна.
— А сёстры?
— Сёстры это сёстры. Сегодня здесь, завтра замужем. Свои семьи, свои дети. У учеников — свои школы. Да и маленький вырастет, женится, — улыбка. — А родители остаются. И ждут нас, сколько бы мы не нашкодили.
Глэдис погладила рыжую голову.
— Понимаешь. Вот отчего меня чудо ушастое понимает, а родные дочери — нет?
— А у них своих детей нет пока. Я вот только теперь поняла. Когда сына кормила… Нет, не поняла — вычислила. Подставила себя на твоё место, сына, выросшего — вместо себя и сестёр, по очереди. Мы дуры, правда?
Глэдис села: не по старому, обычно — на кровать. Руки сложила на коленях. Устало так… Немайн поняла — для матери месяц назад закончилось главное в жизни счастье. Чтобы ни случилось — а лучше уже не бывать. И ещё кое-что.
— В доме плохо, да?
— Плохо. Так плохо, что мне и осколков не собрать. Эйлет молчит и руку баюкает. Пытаешься заговорить — кричит зверем. Гвен шашни завела, не матери — парню в плечико плачет. Хорошо, сам парень хороший. Гвентец. Тот самый, с которым Дэффид насчёт Эйлет сговаривался.