Рядом с адмиралом переминался с ноги на ногу Пепеляев. Его крупная голова дрожала, короткие волосы, расчесанные на пробор, торчали во все стороны, над усами густо выступил пот. Пенсне то и дело съезжало на конец носа, и экс-премьер толстыми пальцами, тоже трясущимися, возвращал стекла на место.
Колчак попытался напиться, но зубы мелко вызванивали о край стакана. Тогда к адмиралу подошла Тимирева, взяла его пальцы в свои ладони. Она мягко посадила Колчака на диван, сказала, едва сдерживая дрожь:
— Успокойтесь, пожалуйста… Прошу вас — успокойтесь.
Села с ним рядом, погладила его захолодевшие руки, покосилась на вошедших.
Все молчали.
Наконец адмирал овладел собой.
Он чувствовал себя по-прежнему в сильном напряжении, был бледен и угрюм, но все-таки ему удалось надеть на лицо маску бесстрастия.
Даже в эти минуты крайнего расстройства адмирал обратил внимание на молодого красивого человека, лет двадцати двух-двадцати трех, в истрепанной офицерской шинели со следами споротых погон. Позднее выяснилось, что это капитан-фронтовик Александр Нестеров, помощник командующего Народно-революционной армии. Нестеров формально не принадлежал ни к одной партии. Но он был явный сторонник большевиков и по их поручению принял участие в создании армии Политцентра.
Сначала Колчаку показалось, что этот интеллигентный офицер с голубыми яркими глазами и высоким сократовским лбом более безопасен, чем остальные. Но вскоре стало ясно, что Нестеров — красный, что именно он верховодит арестом, хотя союзники и передавали адмирала Политцентру.
Нестеров, сухо взглянув на Тимиреву, сказал:
— Прошу Колчака и Пепеляева покинуть вагон. Остальные могут оставаться здесь.
Занкевич и Трубчанинов облегченно вздохнули и отошли от Колчака. Тимирева встала рядом с адмиралом.
— Я разделю участь мужа.
Капитан покосился на женщину, отрицательно покачал головой.
— Это ни к чему, княжна.
Тимирева взволнованно поправила прядь каштановых волос, выбившихся из-под пухового платка, сказала, пытаясь унять слезы:
— Я не княжна, и вы не можете запретить.
Нестеров мгновение помедлил, взглянул на закованное морозом оконное стекло, точно пытался угадать, что делается там, на перроне, проворчал:
— Хорошо. Прошу в вокзал. Там решим.
Трубчанинов в последний раз помог адмиралу облачиться в шинель, подбитую мехом, и снова отошел к Занкевичу.
Пепеляев, грузный, чуть выше среднего роста, но казавшийся квадратным из-за своей толщины, все время поправлял пенсне.
Вышли на мороз. Станция, казалось, вымерла. Но все знали, что это не так. Чехи, японцы, солдаты и офицеры Политцентра, дружины большевиков следили за каждым шагом человека, одетого в шинель с адмиральскими погонами.
Нестеров привел арестованных в комнату, служившую приемной для высокопоставленных гостей Иркутска. Это был большой, хорошо обставленный кабинет с длинным дубовым столом посредине.
Все сели. Нестеров кивнул Фельдману, и тот, положив перед собой лист бумаги, быстро стал писать акт о передаче Колчака.
Адмирал и Нестеров сидели друг против друга… Внезапно Колчак вздрогнул: офицер смотрел на него пристальным, пожалуй, даже напряженным взглядом. Почти тотчас Нестеров поднялся, сказал:
— Адмирал, отойдемте в сторону.
Они направились к дальнему окну. Молодой человек сухо спросил:
— У вас есть оружие?
Колчак молча отогнул полу шинели, нашарил в кармане кольт и, взяв его за ствол, подал Нестерову. Адмирал понимал: вероятно, там, в вагоне, офицер торопился, не хотел осложнять обстановки и не обыскал его.
Взяв кольт, Нестеров кивнул головой в знак того, что верит: больше оружия у арестованного нет.
Они вернулись к столу.
Все, в том числе чехи, подписали акт.
Нестеров поднялся, плотнее запахнул шинель, продырявленную германскими пулями и позднее аккуратно заштопанную. Тотчас за ним встали остальные.
Капитан сказал Тимиревой:
— Вам, Анна Васильевна, не надо идти с нами. Надеюсь, вы понимаете, куда и зачем мы идем.
— Да, но я — с ним.
— Мы доставим адмирала в тюрьму.
— Я знаю это.
— Арестованный будет заключен в одиночную камеру.
— В таком случае, я буду в соседней камере.