Когда аналог нотариуса принес сформированный договор, мы впятером его снова прочитали, причем на этом настаивали все старшие родственники, хотя я и сама ученая – когда-то тоже несколько раз попадала на подмену пунктов: в черновике одно, а в оригинале – тоже, но с изменениями не в мою пользу; и ничего с этим не поделаешь.
В договоре все оказалось правильно, ни одной измененной запятой, поэтому я подписала три экземпляра договора, а затем рядом с моей подписью появилась витиеватая закорючка Лансера (лорд Горач как эксперт проверил эту подпись на подлинность) и росчерк и печать императора, нотариус заверил документы, и два экземпляра растворились в воздухе, отправляясь к моему будущему супругу и Артуру Третьему.
Рядом с моим договором появилась склянка с рубиновым эликсиром и с десяток колб, заткнутых древесными пробками. Порошки разных цветов и степени помола и жидкости разной тягучести. Все для проверки подлинности раствора рубинового цвета. В договоре два способа проверки четко описаны, но дед Горач настаивал на третьем способе, который советовал не вписывать в договор, но выучить наизусть. Обоснование: существуют ингредиенты, сходные по цвету и фактуре, дающие тот же эффект от смешивания с рубиновой жидкостью, но при этом оба раствора могут оказаться обманками, и по итогу выпитого я либо буду мертва, либо в подчинении у лиц, проделывавших подмену. Дед Бразис (про себя я называть их стала дедами, хотя в обращении пока еще использовала слово «лорд», чем вызывала у всех родственников нервное подергивание морщин на носу и лбу) после нескольких минут спора все-таки согласился, а я поняла, что проверку хочу все же производить с родителями, а не с этими людьми. Странные они…хотя… я иногда ловила себя на мысли, что очень знакомы мне они по некоторым поступкам моих родителей.
Обведя взглядом кабинет, зацепив на полках названия заголовков «История открытия Врат» и «Последнее противостояние сильнейшего литомага и Врат», я обнаружила родителей мирно спавшими в дальнем углу кабинета в кресле. Папа, зарывшись носом в мамину прическу, одной рукой обнимал ее за талию, а другой цепко придерживал за гриф любимую гитару. Мама мирно спала на папиной груди и даже улыбалась. Оба лица были невероятно расслаблены.
Как-то раз я услышала от отца фразу, что лучше всего, а самое главное, спокойнее он спит только дома. Я после несколько раз пыталась поймать его на мирном сне, но безрезультатно – он, словно часовой на посту, вскидывался и просыпался при любом, даже самом бесшумном моем приближении. Ни разу я не видела, чтобы родители спали так сладко и спокойно одновременно. Они уверяли меня, что мое беспокойное детство с простудами и прорезыванием всех зубов, даже сменных, приучило их к чуткому варианту сна. И теперь в этой комнате под настоящий базарный гвалт, который устраивали старшие родственники ежеминутно, эти двое даже не думали просыпаться. У меня в груди защемило от осознания, что вот что они подразумевали под словом «дом» - свой мир и своих родителей.
Я сняла с одного из кресел у окна легкий клетчатый плед, укрыла им родителей, сняла с мамы туфли, прислонила к креслу гитару и, оборачиваясь к центру кабинета, осознала, что почти все эти действия проделала в абсолютной тишине. На меня смотрели четыре пары глаз, в которых с удивлением увидела тепло, плохо скрываемую нежность и…зависть. Зависть к моим действиям. Не знаю, на чьем месте они хотели бы сейчас очутиться: моем или родителей – они жаждали того тепла, которое я отдавала, а родители получали, даже не осознавая сейчас.
И тоску я тоже увидела. Надеюсь, они все же смогут наладить отношения и наверстать упущенные двадцать пять лет.
***
Платье мне подобрали красивое – бабушки постарались на славу. Я бы такое себе выбрала, если бы начала всерьез готовиться к свадьбе с Васькой. Оно было почти идеальное: лиф с мелкими морозными бисерными рисунками плотно облегал верх, подчеркивая, но не открывая грудь, обнажая плечи и часть спины, демонстрируя тонкую талию, юбка мягко спадала к полу, легким облаком при движении обтекая стройные ноги. Если бы в юбке неожиданно появился разрез от бедра, я бы решила, что кто-то из бабушек подглядел мои розово-сопливые фантазии. Оно было не белым – голубым, вернее разбеленый голубой, едва уловимый, но я рано радовалась. Как сказала бабушка Бразис, в этом мире такое платье надевают на свадьбу невинные невесты, а вот белое не оденет никто – это цвет неопределенного будущего. И, я тут конечно включила стервозность, мое платье перекрасили в белый цвет. В конце концов, могу я порадовать себя хотя бы платьем, раз все остальное далеко от моего идеала. И, что лукавить, было очень интересно, как бабушки будут перекрашивать платье: щелкнут пальцами, достанут волшебную палочку, осыпят меня мерцающей пылью? Они водили вдоль платья камнями, а из-под гладкой поверхности выходило идеально белое полотно, ровное, сияющее. Решив немного похулиганить, я завертелась и даже подпрыгнула пару раз, а на платье образовались бело-голубые разводы, словно морозный рисунок на стекле.