Иван Александрович и в самом деле мог давать уроки хорошего тона (во всяком случае, в этом обществе) и обходился со своим столовым прибором, как мушкетер со шпагой или (учитывая профессию) как хирург со скальпелем. Ирина Сергеевна почувствовала тут, что выездная сессия их служила не только медицинским, но и, так сказать, общеобразовательным целям, и ей стало не по себе: она не любила никому служить образцом и примером поведения. Она выпила рюмку водки, другую, но ела мало.
-За таким столом можно правильно есть.- Пирогов, не сумев угодить хозяйке как доктор, решил взять свое в качестве льстивого гостя.- Давно так не ел.
Хозяйка охотно подняла брошенную им перчатку:
-А вот вы давеча говорили, что можете угадать, кто чем болеть будет?-Несмотря на свою невнимательность, она все хорошо расслышала и запомнила и теперь решила если не разобраться во всем, то выразить сомнения.- Так прямо и угадываете?
-По внешнему виду.- Пирогов покончил с галантином из кур, который, в отличие от жареных кур, подавался не горой, а порционно, отодвинул тарелку и, в назидание и на удивление сидящей за столом молодой поросли, отер рот салфеткой.- По виду можно о человеке сказать, что с ним приключиться может. По медицинской части, конечно.
Тут и хозяину стало любопытно:
-Это как же?
-У тех, например, кто краснеет легко и к полноте предрасположен...
-Это про меня!- поспешила заметить с досадой свояченица.
-У того со временем гипертония может развиться. Если беречься не станет. Не будет диету соблюдать и по утрам кроссы бегать...
Все засмеялись, нарисовав себе эту картину живым деревенским воображением, но хозяйку, чувствительную во всех отношениях, и эта невинная шутка задела и покоробила:
-А я, значит, двигаюсь мало? Раз она у меня развилась все-таки?..
Пирогов потянулся за копченой курицей, до которой был большой охотник: его трудно было выбить из седла и вывести из равновесия.
-Почему? Это не всегда действует. Конституция такая...- и принялся есть цыпленка: без всякого уже этикета разламывая его на части.
Все притихли. Хозяин посмотрел, как он ест, вслушался в отзвучавшее суждение.
-Это как понять?- Он и про государственную конституцию мало что знал разве то, что она лежит где-то, скрытая, как у Кащея, за семью замками и печатями, но питал к ней почтительное уважение, которое невольным рикошетом передалось и той, о которой сказал доктор.- Конституция - это, я так понимаю, писаная грамота какая?
-Предписание от господа-бога, кому чем болеть на этом свете...
Это требовало разъяснений, и Пирогов дал их:
-Вот, к примеру, супруга ваша: полная, крепенькая, румяная...- Он думал угодить ей, но не на такую напал: ей и комплименты его показались подозрительными, с вывертом.
-Опять не слава богу!- и мотнула головой: из упрямства и своеволия.
-Ей от гипертонии лечиться надо,- уперся Иван Александрович.- Ничего страшного, все может пройти, потому как у нее пока что первая стадия, а вот у других...- Он поискал за столом более покладистую и безответную фигуру и нашел ее в лице долговязого дерганого двоюродного или троюродного брата хозяина, который сидел в дальнем конце стола, почти не ел и только зря тыкал вилкой в холодец, подчиняясь пронесшемуся над столом поветрию хорошего тона; родня мужа вообще пользовалась за столом меньшим весом и влиянием и была реже представлена, чем сторона Аграфены Кузьминичны.- У тех, кто вот так худ и нервен, язву надо ждать. Или искать уже. Желудка или кишки двенадцатиперстной...- Все снова обмерли: от упоминания этого церковнославянского органа, а приговоренный к язве троюродный брат ( если он и был двоюродным, то стал в эту минуту троюродным ), на котором сошлись общие взоры, осекся, притих, поник головой и едва не достал холодца носом.-Это и есть конституция...
Произнесенное во второй раз незнакомое слово не вызвало прежнего недоумения, но закрепилось в умах слушателей: повторение, как известно, мать учения. Один хозяин понял все по-своему, но на то он и был начальником:
-Это надо в точности знать. Если он язвенник, то его и на крышу нельзя пускать. Какой он после этого стропальщик?
-Разберемся,- прервала его жена: чтоб не очень доверял на слово.-Что-то вы все, смотрю, едите плохо? А еще другие пироги есть, кроме этих. Большие во всю печь: в старом доме пекли - с грибами и опять с курами... Соседка ваша не ест совсем?- обратилась она к Ивану Александровичу, хотя и метила в Ирину Сергеевну: в ней она чувствовала если не соперничество, то немое сопротивление.- Линию бережет?.. Или вы ей тоже про диету нашептываете?
-Ирина Сергевна и без меня все знает.- Пирогов прочистил зубы куриной косточкой.- Она у нас грамотная.
-И вообще серьезная,- поддержал хозяин, широко при этом осклабившись.-Откуда только таких берете?
-Ты, гляжу, серьезных любишь?- спросила его супруга.
-Любить не люблю, а в деле использую,- состорожничал тот.
-Скажи лучше, проще вам с ними,- уличила его жена.- Потому как своего не требуют...
Тут возникла заминка: хозяйка слишком уж разоткровенничалась. Муж замял опасный разговор, обратился к Пирогову:
-И когда ж вы окончательно на земле осядете? Столько времени здесь живете. У нас тут переселенцы все больше, перекати-поле. Хоть бы приличные люди задерживались.
-Да вот дом дострою. С материалом трудности.
-Это мы вам поможем. Стройтесь и живите - лучшего все равно не придумаете. Земля потому что.
-Это тоже - по-всякому бывает,- осадила его жена.- Иному тут и делать нечего.
-А иному и нигде жизни нет!- засмеялся тот.- Такая у него конституция!..- Слово это, таким образом, привилось и обогатило словарь сельского жителя. Пирогов хотел было напомнить про тес, но раздумал: чтоб не терять лица и не выглядеть назойливым.
Аграфена Кузьминична прочла сомнения на его лице.
-Что задумались, Иван Александрыч?
-Не знаю, куда кости бросить.
-Кидайте на скатерть - потом разберемся.
Тут Пирогов слегка отомстил им (за доски):
-В городских домах для этого посудину на стол ставят - вроде супницы. Не во всех,- подсластил горькую пилюлю он,- а в самых шикарных... Вообще, не так это важно все. Было б что есть, а как - разберемся...
-Вот это вы правильно сказали!- вдруг грохнул и взвился за столом многоюродный брат хозяина, ненароком обзаведшийся язвенной болезнью,- он завертелся юлой на стуле, но не нашел в себе ни дальнейших слов, ни храбрости для их произнесения. Все его ошикали, и жена в первую очередь: за то, что влез в разговор не по чину и не по вызову,- и он, во второй раз униженный и посрамленный, пригорюнился окончательно и, боюсь, никогда уже не был более зван на подобные пиршества. Одна Аграфена Кузьминична не обратила на его бунтовскую выходку внимания и этим как бы подчеркнула свое пренебрежительное отношение к родне мужа (давно, впрочем, ему известное и не особенно им оспариваемое).
-Про супницу он правильно сказал,- вслух произнесла она.- Надо будет из сервиза взять. Все равно не используем... А то привыкли собакам кости бросать.
-Теперь в твою бадейку метать будем?- Хозяин был не вовсе лишен строптивости и чувства семейственности.- Не ровен час, в глаз кому угодишь.
-А ты аккуратней клади - не в мусорное ведро, а - как вы это называете?.. А, Иван Александрыч?
-Судно для косточек,- не сморгнув глазом, соврал тот.
-Что назвали так?.. Ну да ничего, будешь судном пользоваться. А то вон сколько их накидали. Как на курином кладбище...
15
Ждали баню. Пока ее разжигали и растапливали, мужчины уединились покурить и поболтать, а женщины, то есть Аграфена и Раиса Кузьминичны, зазвали Ирину Сергеевну в спальню - посоветоваться о модах. Детская докторша - не то чтобы ничего в них не понимала: напротив, обладала, по мнению некоторых, самостоятельным вкусом и могла в свободную минуту даже поторчать у зеркала - но чего она и вправду не умела, так это гладко, связно и доходчиво поговорить о подпушках, рюшечках и регланах. Именно этого, однако, они от нее и ждали, потому что у них были такие же трудности, и они не прочь были у нее подучиться. Беседы не вышло, они остались недовольны, но тут, к счастью, подоспела баня и неприятный осадок от несостоявшегося разговора на какое-то время сгладился, хотя не исчез вовсе.
Первыми пошли мыться женщины: втроем, потому что остальные к этому времени успели разбрестись кто куда и даже разъехаться. Баня тоже была новая, просторная, пахнущая деревом, со стенами из соснового теса и со скамьями из плотной липы; в углу мокли в ведре березовые ветки, заготовленные с лета или с осени. Было жарко, пот стекал ручьями. Обе напарницы Ирины Сергеевны, обладавшие схожими розовыми, пышными, складчатыми телами, тяжело ступали по предбаннику, мылись сами по себе и терли друг другу спину, дрались вениками и, обессиленные, томились и маялись на лавке. Ирина Сергеевна пребывала среди них в одиночестве, но парилась, хлесталась и опахивалась с не меньшим, а большим, чем они, усердием: то, что для них было еженедельным удовольствием, для нее - свалившейся с неба радостью: в Петровском она, как и другие, пользовалась душем для сотрудников. Они заметили ее рвение.