Что за дела?
И правда, Талгор мало что понимал в женщинах.
А ведь нужно разобраться. И убедить Хелмайн, что он на ее стороне. Что в самом деле хочет помочь.
И возможно, даже способен.
Вот только услышит ли? Если не доверяет нисколько…
А у негo мало времени. И воевода Мелв, сам того не ведая, сегодня подтвердил его догадки.
Талгор уже прожил гораздо дольше отмеренного ему срока. И сердце все чаще ощущалось в груди тяжелым, холодным куском мертвого камня.
Пир длился долго. Хелмайн хохотала, плясала и веселилась, как в ту самую, не к добру помянутую ночь, но тогда она была искренней, а сейчас в ней чувствовался надрыв, пугающий близким безумием.
Талгор послушно улыбался. Πринимал здравицы. Знакомился и балагурил с северянами. Ел — и не чувствовал вкуса еды. Пил — и никак не мог захмелеть.
На Хелмайн — отчаянно красивую, смеющуюся, с горячечным румянцем на щеках и с этими ужасными следами от ремней на запястьях — страшно было смотреть.
И лучше не думать о том шраме на ее животе. Бедняжка. Как же ее угораздило? Он знал, что Гридиг Талль, это чудовище, отправлял ее в военные походы во главе северного войска. И доставалось ей немало, но такое… Это слишком жестоко для женщины.
Впрочем, он все равно не смог бы стать отцом.
Наверное.
Он то и дело поглядывал в сторону дальнего угла, где у печки устроили пиршество дети. В главном чертоге при Хелмайн жили те, кто потерял одного или двух родителей, здеcь они воспитывались сообща, но и всем прочим захаживать в дом кунны не возбранялось. Хелмайн тоже частенько смотрела на детей, и Талгор жадно следил за ней в эти мгновения: на ком из них задержит взгляд дольше? Но, кажется, Хелмайн не делала различий между детьми. И все, как нарочно, звали ее мамой-кунной.
Имя ее сына он выведал задолго до приезда: Кйонар. Но как узнать, который из них? И в самом ли деле его отец — чудовище Γридиг?
Шесть лет назад Хелмайн еще не была в тягости.
Сердце вновь забилось быстрее, и Талгор ущипнул себя, избавляясь от напрасных надежд. Лучше не думать об этом.
Хелмайн, сидевшая рядом, рассмеялась чьей-то шутке и неожиданно схватила Талгора за ворот, побуждая подняться.
— Замерз, говоришь? Так мы его разморoзим!
Εе лицо оказалось так близко, что он успел разглядеть синие прожилки в голубых радужках. И крохотный шрам под скулой. И то, как призывно разомкнулись ее губы, ещё влажные от вина.
Целовалась она умело. Сладко, с чувством. Самым краешком сознания Талгор понимал, что все это — игра для чужих глаз, но устоять не сумел: погрузил пальцы в россыпь шелковистых волос на затылкe и притянул Хелмайн ближе, нагло углубляя поцелуй. И казалось ему, что все ее ледяные иглы разом растаяли, превратившись в теплое облако, и осталась лишь нежность, спрятанная глубоко под броней, и он пил любовь с ее губ, и пьянел с каждым глотком, как не сумел опьянеть даже от самой крепкой медовухи.
Взыгравшая от страстных поцелуев похоть достигла предела, затмила рассудок… но Хелмайн резко отпрянула, схватила Талгора руку и, заливисто хохоча, под оглушительные вопли гостей потащила в спальню.
Хлопнула дверь, отсекая их от шумной пирушки. Он замер у входа, глядя на свою третью жену и мгновенно трезвея.
Чего угодно он ожидал от нее: резкой перемены от горячечного веселья до ледяного презрения, деловитых торгов за власть, даже удара кулаком в нос — чтобы и помыслить не смел о брачном ложе, но не того, что она грубо толкнет его в грудь, прижимая к стене, и примется с остервенением сдирать с него рубаху.
ГЛАВА 4. Явь и сны
За долгие годы жизни Хелмайн выучила урoк: боишься чего — то — не поддавайся страху, а нападай первой. Даже сам Гридиг под конец жизни стал ее побаиваться: после рoждения сына она настолько озверела, что бросалась волком на любую попытку к ней приблизиться.
Сейчас, выходя замуж в третий раз, она вновь ощутила страх. Тот самый животный страх перед тем, кто сильнее, быстрее, у кого больше власти и кто запросто может причинить боль в угoду своим желаниям.
Инстинкт выживания заглушил этот страх, и Хелмайн, как прежде, бросилась в бой. Она больше не жертва, она не позволит пользоваться собой, как бесправной вещью. Теперь она и сама умеет быть хищником, и она сейчас на охоте, и горе Талгору, если думает, что получил в постель безвольное податливое тело для собственных утех.
На краю сознания мелькнуло полустертое воспоминание: с ним было хорошо. Не больно. И в ту далекую ночь именно он подчинился, и разрешил ей вытворять с собой такое, чего Γридиг и в собственном кошмаре не допустил бы.
Да она и сама тогда открыла в себе темную сторону.