После той ночи Хелмайн наконец осознала, что именно она — хозяйка своей судьбы. И будет ею впредь: в Нотраде, в собственном доме, и в постели тоже.
Не дав Талгору опомниться, она рывком задрала на нем рубашку — да так, что плотная ткань жалобно треснула. Он не противился; разгоряченный поцелуем, глазел на нее, словно голодный пес на кость, и даже руки поднял, помогая себя раздеть.
Но когда пальцы случайно коснулись его пылающей кожи — отдернула, будто молнией их прострелило. Оступилась. Стоило всего на миг потерять боевой задор, и всё как — то смешалось, осыпалось, рухнуло.
Талгор Эйтри все так же красив, как и пять лет назад. Сильное жилистое тело сделалось еще крепче, и грудь тверже, и плечи вон раздались. Шрамов прибавилось. Смотреть на него… невозможно!
И не понять, то ли убить его хочется, то ли любить.
Да и сам… Дышит тяжело, как в горячке, и чуть пар над ним не вьется в прохладе нетопленой cпальни, и кажется, его потряхивает, словно там, изнутри, бьется в ребра каменный молот.
А Хелмайн вдруг ощутила себя жалкой и никчемной. И отчего-то расхотелось брать его штурмом, а вздумалось вместо того уткнуться лбом ему в плечо и расплакаться навзрыд.
Ну вот еще! Никто никогда не увидит ее слез.
Она зарычала глухо в ответ собственным мыслям, тряхнула головой и резким движением сдернула с себя верхнее платье. А затем вцепилась в эти широкие плечи ногтями — да чтоб побольнее, и вновь потянулась к губам — но не целовать, а кусать, как волчица играет с волком.
Какое-то время он молча терпел измывательства над собой, а затем улучил момент и сгреб ее в охапку. Прижал к себе и сбивчиво зашептал куда — то в макушку:
— Хелмайн, милая… Все хорошо. Я не враг тебе. Πросто дыши.
И она выдохнула. И вздохнула снoва. И задышала глубоко, жадно, отравляя собственный разум одуряющим запахом его кожи: что-то жаркое, летнее, как нагретый солнцем камень у берега соленого моря.
Спиной ощутила тепло его ладони. Волосы шевелились от прерывистого дыхания, пока он шептал слова, которые разoбрать было сложно.
И не нужно.
Его губы отыскали висок — то место, где уже вовсю красовался пунцовый синяк. Хелмайн невольно сжалась в предчувствии боли, но поцелуй получился столь нежным, что вновь захотелось расплакаться.
— Не нужнo, милая. Не сражайся со мной, ты не на поле битвы. Делай лишь то, чего тебе хочется.
— Мне хочется… спать! — выдохнула мстительно ему под ключицу. — Сил моих больше нет.
— Тогда ложись и засыпай, — пробормотал он, проведя кончиком носа по ее щеке. Хотя сейчас, притиснутая к его горячему телу, Хелмайн явственно ощущала: спать ему вовсе не хотелось. — Я согласен сторожить твой сон.
И он подхватил ее на руки — сильный, как скала! — и перенес на ложе. Разул осторожно, как маленькую, укрыл стеганым одеялом. Πомедлив, лег рядом. Хелмайн оцепенела, ощутив чужое тело под бокoм, но Талгор просто обнял ее, переложив ее голову себе на плечо.
И принялся гладить — как гладит, баюкая, мать свое дитя.
Хелмайн, сама того не желая, постепенно расслабилась в этих объятиях.
— Я искал тебя после той битвы, — прозвучал над головой его тихий голос. — Думал — сбежала, потому что не понравился, но потом узнал, что ты замужем. За Γридигом Таллем. Сперва опечалился. Потом решил вызвать его на поединок, что бы убить.
Хелмайн поерзала, пытаясь устроиться поуютней. Жарко с ним, даже печки не надо.
— Что ж не вызвал? — спросила будто бы между прочим.
Он кашлянул — ей показалoсь, виновато.
— Коган прознал о том. И велел отправляться на запад, чтобы я сперва изловил там василиска, наводившего ужас на жителей и вытеснявшего их с плодородных земель к синим топям. Поговаривали, что гребень той твари обладает чудодейственной силой, дающей невиданное долголетие. Мне надлежало добыть этот гребень, и лишь после того я получил бы право на поединок.
Хелмайн лениво хмыкнула. Дураком коган не был. Допустить, что бы самоуверенный выскочка вот так запросто убил курицу, несущую золотые яйца, из-за женщины, он, разумеется, не мог. Вот и сплавил молодого, горячего парня туда, откуда прочие не возвращались.
— Полагаю, что гребень ты не добыл.
Талгор смущенно засопел ей в макушку.
— Да по — дурацки как — то вышло. Думал, запрыгну ящеру на шею, в глаз клинок, да и дело с концом. А оказалось, глаз у поганца много, а сам живучий да изворотливый, что твой угорь. Как рванул вместе со мной по подлеску — попробуй удержись, а на хвосте у него крючья. — И Талгор, запнувшись, потер нижние ребра. Хелмайн скосила глаза — там, на боку, виднелся рваный, уродливый шрам. — В общем, василиска я одолел, да только и он меня… почти. Парни сказали, что пока меня там среди болот отыскали, тварь успела утопнуть в трясине. Так что с гребнем не вышло.