— Я тоже хочу! — воскликнул раздосадованный Кйонар, не попавший с двух попыток ни разу. — Тоже хочу третью, так нечестно!
— И я! И я! — оживились вслед за ним обрадованные дети, которым не улыбнулась удача.
— Это не по правилам! — возмущенно взвился Ольдар, но, взглянув на блестящие от подступающих слез глаза Кйонара, сжалился и протянул ему лук. — Ладно уж, давай еще разок.
И Кйонар, стараясь удержать слишком большое для него оружие, торопливо прицелился.
— Не спеши. — Талгор положил ладонь ему на плечо, не без тайного удовольствия отметив, что малыш рослый и крепкий не по годам. — Левую руку повыше. Глазом лови наконечник.
— Да знаю я, знаю! — нетерпеливо оборвал его мальчик и выпустил стрелу.
Ожидаемо не попал.
— Ничего, — утешил его Талгор. — Этот лук слишком тяжел для тебя. Попробуем смастерить тебе другой, полегче, и тогда все обязательно выйдет.
Слезы, скопившиеся было в уголках больших серых глаз, моментально высохли. Но светлые брови тут же съехались к переносице.
— Это такой, который носят девчонки? Но я хочу настоящий, мужской лук!
Талгор фыркнул.
— Какая разница, какого он размера и кто выпустил стрелу, если oна поразит цель? Лук должен быть удoбным и подходить для твоих рук.
В третьем круге победил все-таки Ольдар, и дети всей гурьбой убежали клянчить у кухарок горячий медовый взвар, лишь Кйонар остался и упрямо взялся за лук. Талгор, все больше умиляясь упорству мальчишки, направлял и показывал, и в конце концов одна из попыток таки увенчалась успехом.
— Получилось! У меня получилось!!!
И как-то так само вышло, что малыш, отбросив лук, с разбегу влетел прямо в раcкрытые объятия улыбающегося Талгора, и тот закружил его вокруг себя, и оба хохотали, как очумелые, когда вдвоем будто бы невзначай завалились на снег.
О да, искреннее счастье на детском лице — лучшая награда за терпение.
Отсмеявшись и выковыряв паренька из сугроба, Талгор поднял голову и наткнулся взглядом на Хелмайн. Стало не по себе: даже сквозь отблески огня ее глаза обжигали льдом, а губы побелели от напряжения.
— Кйонар, зови всех, пора ужинать.
— Ну ма-а-ам!
Впрочем, выразительного движения материнской брови хватило для того, чтобы малыш осекся и нехотя побрел выполнять приказ. Талгор, проводив его взглядом, подошел к Хелмайн.
— Твой сын показывал мне cегодня, как правильно оседлать оленя.
— Надеюсь, ты не сломал бедному животному спину, пытаясь на него влезть? Олени не лошади, они способны выдержать вес ребенка и хрупкой женщины, но уж никак не мужчины. Тем паче такого… — и она осеклась, окинув недобрым взглядом Талгора от макушки дo сапог.
Он усмехнулся.
— Конечно же, нет. Но теперь он желает, чтобы я научил его ездить на лошади. Ты не возражаешь, если мы завтра немного прогуляемся по лесу верхом?
Хелмайн вскинула голову, и ее глаза сузились.
— О, разумеется, я не возражаю. Сын прославленного кунна должен быть отличным наездником. Но только не завтра: в праздник Жатвы никто из людей не смеет выходить за пределы поселков. Ведь завтра — та ночь, когда хексы пируют, нельзя им мешать.
Талгор oщутил одновременно и облегчение oт того, что не пришлось долго уговаривать любящую мать, но и ставшую уже привычной неясную тревогу.
Хелмайн вела себя странно.
Ужинали они все за тем же большим столом, вместе с оравой уже знакомых Талгору детишек. И такие семейные вечера начинали ему необъяснимо нравиться.
Хелмайн, похоже, тоже нравилась роль многодетной матери — тем более, что своих детей она уже родить не сможет.
Эта мысль снова болезненно кольнула в сердце. Не то чтобы Талгор непременно хотел обзавестись кровным наследником, нет. Напротив, после того, как его вторая жена умерла, пытаясь разродиться слишком крупным для нее ребенком, он поверил в то, что это знак богов, и ему, безродному, отвергнутому, лишенному родительской любви и чудом выжившему среди враждебного мира, незачем продолжать свой род.
Да и Хелмайн, как ни крути, познала счастье материнства.
Так что же так грызет его изнутри?
Его взгляд то и дело возвращался к белобрысой макушке Кйонара. Малыш как малыш, ничем не отличается от других. Но почему же при взгляде на него неизменно теплеет на душе, и бьется чаще его ущербное сердце?
Не похож он на Гридига, кареглазого и темноволосого. В Кйонаре угадывались материнские черты, и все же… другой разлет бровей, другой оттенок волос — не тепло-золотистый, как у Хелмайн, а пепельно-льняной, как у Талгора, другая линия подбородка, да и лицо, по всему видать, будет широким и скуластым, а не изящным, как у матери.
А может, Талгор просто пытается выдать желаемое за действительное?