— Продолжаешь держать меня за дуру, Талгор? Я видела тебя с хексом. Слышала ваш разговор.
— Хелмайн. — Замерзшие губы повиновались ему с трудом. — Я всего лишь хотел помочь.
Она фыркнула.
— Кому? Когану?
Эти жалкие попытки оправдаться начинали уже раздражать.
Пора заканчивать. Вон, совcем уже околел, не дело это.
— Нет. Детям. Тем, другим…
Она отшатнулась, словно он ударил ее наотмашь. Вот же мерзавец! Бьет в самое уязвимое.
— Врешь! — крикнула Хелмайн, стараясь громким голосом заглушить режущее на части чувство вины. — Я слышала своими ушами: ты хотел отдать им мое дитя.Нашедитя! Как же я ненавижу тебя, Талгор! Ты — худший из моих мужей! Даже Гридиг не докатился до такого.
Она захлебнулась словами, встретив его взгляд: Талгор смотрел на нее с сочувствием.
С сочувствием, раздери его хексы! Как будто это она, а не он, сейчас висела у столба в ожидании смерти.
— Разве ты слышала это от меня?
Она застыла, глядя на него в неожиданной растерянности. Открыла рот, но тут же и закрыла, лихорадочно пытаясь воссоздать в памяти тот подслушанный разговор.
А ведь и правда… Хекс пожелал «летнее дитя», и слепая ярость застила Хелмайн глаза, но что ответил Талгор?
Что он ответил?
— Ты сказал им, что хочешь oтменить мой уговор.
Да. Это он точно говорил.
— Твой уговор с хексами — это самообман, Хелмайн. Они уже нарушили его, пытаясь заманить Кйонара в лес.
— Замолчи! — крикнула она, зажав ладонями уши. Но тут же отняла их, сжала в кулаки, глядя прямо в бесстыжие серые глаза. — Ты выдумал это, чтобы выгородить себя!
Он покачал головой — медленно, уже не трясясь.
Неумолимо замерзая.
— Ты цепляешься за иллюзии… Хелмайн… — Его голос слабел, а губы едва разжимались, искажая слова. — Уговора… не существует… Хексы лгут… Кйонар в опасности… Забери его и увези… подальше… на юг… к когану… Я мог бы… попытаться… вызволить остальных…
Да что же это такое?
Почему, почему,почемуей так хочется ему верить?
— Не надейся обмануть меня, Талгор, — отступила она, упрямо качая головoй. — Ты изворачиваешься, потому что понял, что тебя ждет, верно?
Он выдохнул — и облачко пара у посиневших губ в этот раз получилось почти прозрачным.
Кажется, он рискует замерзнуть насмерть ещё раньше, чем Хелмайн его убьет.
— Жертва… добровольная… да, я помню… сам позволил.
Хелмайн сощурилась, пристально глядя ему в глаза.
«Можешь даже убить, если выйдет».
Ну надо же. Вспомнил тот миг, когда так опрометчиво отдал свою жизнь в ее руки. И осознал.
Пора заканчивать.
Давно пора.
Она поднесла к его горлу острый жертвенный нож.
— Последнее желание?
Он с трудом разжал заледеневшие губы.
— Те дети… Они ещё живы. Прошу, попытайся…
Хелмайн закатила глаза.
— О боги, Талгор! Ты жалок! Продолжаешь прикрываться детьми? Так сильно боишься смерти?
Εго щека дернулась, в глазах отразилась глубокая обида.
— Глупо… бояться… когда… почти мертв.
Сказал — и сжал губы. Вскинул голову, не сводя с нее взгляда.
Кажется, смирился.
Хелмайн задумалась, глядя на острие ножа. Куда же? Лучше, пожалуй, в горло. Крови будет больше, да и надежнее так-то.
Словно ища ответа, посмотрела ему в лицо. Спокойное, лишь тень сожаления в серых глазах.
Она представила Талгора с раной на горле и то, как он хрипит, пытаясь сделать вдох, и захлебывается кровью.
Бр-р-р. По спине поползли мурашки.
Взгляд скользнул на поcиневшую от холода грудь, вновь зацепился за ровный шрам.
Она отложила нож на камень, достала боевой топорик, взвесила на ладони. Приложила лезвие к шраму, примериваясь. И правда — точнехонько напротив сердца.
Память подбросила недавно услышанные слова.
«От меня избавились в детстве».
«Я не проживу долго».
«Там дети… Они еще живы».
«Хексы заменят в каждом из них половину сердца на самоцвет».
Хелмайн так и застыла, осененная ужасной догадкой, и глоток холодного воздуха застрял в горле. Обрывки фраз, сказанных в разное время, сложились внезапно в единую картинку.
Не может быть!
— Ты… с севера?
Он сомкнул и разомкнул веки. Кажется, не понял.
— Этот шрам… — Дыхание сбивалось, ей самой теперь трудно стало говорить. — Почему он такой ровный? И в таком месте…
Талгор смотрел на нее. Сочувственно.
И молчал.
— Ты… — Она сглотнула и вновь подняла взгляд. — Ты — проданное дитя?
— Не медли. Руби. Я… прощаю.
И попытался улыбнуться.
Хелмайн зарычала, схватила топор и, размахнувшись, ударила.
ГЛАВА 11. Прозрение
Он так замерз, что даже не удивился — разве что самую малость — когда освобожденные, но напрочь потерявшие чувствительность руки упали вдоль тела, и он стал кулем заваливаться вперед. И упал бы на камень, не придержи егo Хелмайн.