«Бедный папа», — пронеслась у меня в голове неприятная тревожная мысль.
Я слишком хорошо запомнила то состояние, в котором он находился, когда мать его только-только бросила. Сейчас мне не оставалось ничего другого, как изо всех сил надеяться, что на этот раз папа выдержит и не даст слабину.
Мыслей о матери в этот момент у меня почему-то вообще никаких не возникло.
Десять.
Я неподвижно стояла на кухне и стискивала похолодевшим от волнения пальцами спинку стула. Несмотря на то, что обезболивающие уже начало действовать, сидеть сейчас мне всё еще было немного некомфортно. Да и, по правде говоря, не хотелось этого — сидеть и делать вид, что ничего необычного не случилось.
Мама придирчиво исследовала продукты в нашем холодильнике и выглядела в этом своем процессе слишком непринужденной. Наверное, я бы даже рассмеялась той ироничной комичности, что сейчас разворачивалась на кухне, если бы не было так больно и обидно.
Костя молча стоял позади меня, скрестив руки на груди и подперев одним плечом дверной косяк. Его присутствие неожиданным образом и приободрило меня, и озадачило. Зачем он здесь стоял? Разве Косте было дело до чужих семейных драм? Впрочем, сейчас это интересовало меня в самую последнюю очередь.
— Илька, у тебя такое выражение лица, — заметила мама, когда вынула из холодильника кастрюлю с супом и мельком глянула на меня, — будто ты с похорон только что вернулась.
Я ничего не ответила на это. Не нашлось никаких подходящих слов. Крепче стиснув несчастную спинку, я продолжила неподвижно наблюдать за матерью. Это было странное ощущение, что вводило меня в диссонанс, но я одновременно и в равной степени испытывала любовь и ненависть.
Безусловно, я любила свою мать. Любила не за что-то, а просто так, как и любой другой ребенок. Но в то же время я страшно ее ненавидела и даже пугалась той силы, что была сосредоточена в этом чувстве. Ненавидела за то, что мать бросила отца, тем самым причинив ему неимоверную боль. Ненавидела за то, что она бросила и меня, хотя я в ней нуждалась. Ненавидела за то, что она снова возникла на пороге нашего дома и не удосужилась даже попросить прощения. Не уверена, что это что-то в корне изменило, но хотя бы продемонстрировало наличие горстки элементарной человечности и раскаянья.
Несмотря на то, что мы с папой никогда не касались темы маминого побега, он всё равно кое о чем время от времени мне напоминал. Напоминал о том, что я не имела права осуждать ее. В конце концов, превозмогая боль и мучения, мать подарила мне жизнь и за это я должна была быть ей благодарна. Возможно, в этих словах присутствовала своя логика, но принять ее я так и не смогла. Во всяком случае до конца.
До побега у матери были еще любовники. Она всегда где-то пропадала. На день или два. Не больше. Я нуждалась в ней, а мать этого будто не замечала или не хотела замечать. Обида, скрюченными уродливыми пальцами разодрала мое сердце, оставив на его месте рану, которая гноилась изо дня в день. Похоже, ее гной отравил мою кровь до такой степени, что против собственного чувства ненависти я оказалась бессильной.
Возле моей кровати, когда я болела, находился папа. На все школьные мероприятия приходил папа. Он даже храбро пытался мне деликатно объяснить причины, по которым мое тело в определённый отрезок времени начало стремительно меняться. Я отчетливо запомнила ту неловкость, что присутствовала в его взгляде, когда он подбирал правильные слова. К счастью, мне удалось его избавить от этой пытки, заявив, что я и сама уже нашла все ответы.
С течением времени память немного сгладила, приукрасила и бережно спрятала некоторые уродливые воспоминания. Но сейчас, глядя на мать, я отчетливо увидела, как эти воспоминания снова ожили и предстали перед моими глазами во всем своем безобразии.
Я вспомнила о том, как однажды мать совершенно искренне удивилась тому, что я начала носить лифчик. Это было слишком унизительно.
Какое-то время я всерьез думала, что со мной что-то не так. Я плохая и неблагодарная дочь, поэтому мать меня не хотела замечать и любить.
Прокручивая в мыслях каждый этот чертов эпизод, я смотрела на женщину, с которой мы были похожи как две капли воды и видела в ней не полноправную хозяйку этого дома, а всего лишь временную гостью. Гостью, которую почему-то до сих пор называла матерью.
— Понятно, — недовольно фыркнула она и включила плиту. — На кухне порядка не хватает, — мама еще раз осмотрелась по сторонам. — Кое-где вижу пыль, а на плите вот тут, — она ткнула пальцем на сенсорную панель, — остались старые жирные пятнышки. Не помню, чтобы ты такой неряшливой была в детстве.