На берегу небольшого озерка, поросшего высоким остроконечным тростником, на полянке толпилась молодежь. Посредине плясала пара — высокий худощавый юноша и вовсе маленькая девушка. Не сгибая стана, руки в боки и только слегка поводя плечами, они шли по кругу. Потом девушка вытянула вперед правую руку, парень подплыл к ней, коснулся едва и закружился, завертелся волчком.
Алексей протискался вперед.
— Разве так «иркутянку» пляшут? — спросил он громко, и все остановились, недоуменно глядя на него. — Никогда ее так не плясали.
— Да я по-здешнему играть не умею, — виновато сказал гармонист, — а они по-нашему плясать не могут. Ты кто такой?
— Я? Худоногова знаешь? Из рубахинских.
— Не знаю, — повертел головой гармонист. — Я из Черемхова. Угольщик. Партизанил здесь да раненый потом лежал. А теперь, видишь ты, кругом дело наладилось. Ну, так что? Ударим, а? — и развел мехи гармони в таком заливистом переборе, что у меня дрогнуло сердце.
— Ударим! — решительно сказал Алексей и вышел в круг.
Он постоял минуту, вслушиваясь, и с началом нового такта топнул ногой. И сразу застучал о землю то носками, то каблуками, отступая назад и как бы отталкиваясь. Всплеснул руками, наклонился и рассыпал на голенищах сапог долгую и мелкую дробь.
Перед ним появилась Катюша. Выбивая каблучками частую и ровную чечетку, она приблизилась вплотную к Алексею, как бы дразня, помахала рукой у него перед носом и отошла назад. Алексей пожал плечами, будто ища себе сочувствия, и начал новое колено, отпрыгнув на одной ноге немного вбок. Теперь он весь ходил ходуном, хотя плясал на одном месте. Не умолкала звучная чечетка. Он выбивал ее не только каблуками, но и ладонями, ударяя то в выпяченную грудь, то в приподнятое колено, то хлопая руками у себя за спиной.
И опять вышла Катюша. Как и прежде, она стучала каблучками, только ритм теперь был совсем другой — реже и отчетливее. Подойдя к Алексею, развернулась на носочках, покачала головой и стала отходить, кланяясь и поводя руками.
Гармонист увлекся. Он выискивал все новые и новые переливы и все убыстрял темп. И не задумываясь и не сбиваясь, не пропуская ни одного такта, так же изобретательно и вдохновенно плясали Алексей и Катюша. Я никогда не видел столь чудесной пляски. Тут только я понял, что значит истинное мастерство, в чем бы оно ни заключалось.
Но вдруг тревога овладела мною: ведь Алексей недавно оправился от раны.
— Алеша! — окликнул я.
Он сразу остановился, и досада отразилась на его лице.
— Ну? Чего? — спросил он, прерывисто переводя дыхание.
— Ты бы не очень увлекался, Алеша. Хорошо ли рана у тебя затянулась?
— Да теперь уж все равно, сбил ты меня, пропало все настроение, так опять не сплясать. А рана что? Война кончилась, и ранам конец. Им теперь только заживать осталось. Ну, спасибо тебе, парень, играть ты умеешь, — благодарно кивнул он гармонисту. — Поедешь домой — заезжай к нам в гости.
Молодежь всей гурьбой провожала нас до машины. Алексей, не дожидаясь вопросов и немного рисуясь, рассказывал, как он еще мальчишкой учился плясать: уходил на всю ночь на гумно н там, на твердом току, босыми пятками выделывал чечетку. Над каждым коленцем недели по две работал. И на гармони играть тоже так, по ночам, учился. Только тут уже не на гумне, а в бане, в такой темноте, чтобы — упаси боже! — не только клавишей, а и пальцев своих не было видно.
И когда мы уселись в машину и, подсвечивая фарами, она покатилась по темной дороге, Алексей мне сказал:
— Конечно, ихняя пляска против моей куда же? Ерунда! Не в этом сила. Ты не подумай, что похвастаться хотел или ребят обидеть. Понимаешь, меня давно уже такая радость томила, аж на месте сидеть не мог. Ну, не там, так все равно просто на дорогу бы вышел и заплясал. И без музыки всякой… А тут гармонь…
Я недоверчиво помычал. Тогда Катюша, откинувшись со своего сиденья назад, подтвердила:
— Не веришь? Это с ним бывает. Вот нынче, когда выписался из госпиталя, пришел домой, про радость мою и рассказывать не стану. Налила ему в умывальник воды, он намылился, да и вздумал через кулак пузыри пускать. Хохочет, по избе бегает. Мыло угодило хорошее, пузыри большие, цветные получаются. Всю комнату забрызгал.
— Ведь вот говорит, — подмигнул мне Алексей, — а главного не сказала. Кто через кулак пузыри научил надувать? Я-то раньше и не умел. Случалось пускать, так через соломинку.
Но вот он встрепенулся и стал вглядываться в темень, в левую обочину дороги. Мы ехали густым лесом.
— Сюда, сюда! — закричал Алексой. — Сворачивай налево!