Катюша поправила на голове платок. Уплывет она отсюда или не уплывет — ждать ее будут только в Алангере…
Первые лучи солнца, поднявшегося над цепью гор, застали Катюшу на реке. Ей не хотелось отбирать у хозяйки лодку, она настойчиво повторяла, что сможет уплыть и на «салике» — плотике, сколоченном из нескольких бревен. Но женщина решительно воспротивилась этому.
— Ты не знаешь, какая здесь река! В лодке и то не всякий сумеет уплыть. В первой шивере расщепает твой салик. И смотри «У Дикого» останься, одна не плавай, Костю дождись. Там, дальше-то, еще хуже… Избушку не проплыви: с реки она худо заметная.
И вот Катюша на узенькой, короткой, долбленной из тополя лодочке помчалась по бурно кипящей волнами реке.
У Катюши еще оставалась в памяти таежная азбука. Она помнила, что через шиверы нужно спускаться коротким берегом, через пороги — длинным и, скатываясь на крутых спадах воды, перерезать вал наискось, помнила, что на высоких волнах нужно грести как можно сильнее. Она помнила все это, но прежней сноровки не было, и Катюша совершала беспрерывные ошибки, лодка ее то и дело наполнялась водой.
А Чуна жадно втягивала ее в свое каменное горло, неслась в узкой щели меж гор со все возрастающей скоростью. Руки Катюши одеревенели от тяжелой работы веслом, болела спина, и не было возможности встать и распрямиться. Она с трудом выискивала минуты, чтобы вычерпывать берестяным ковшом воду из лодки.
Сперва ей казалось, что такая быстрина не может продолжаться бесконечно, горы раздвинутся, откроется широкое длинное плесо и можно будет сидеть, лениво оглядывая берега, петь песни и, выхватывая из воды весло, любоваться осыпающимися с него крупными светлыми каплями. Потом она смирилась с мыслью, что вплоть до зимовья «У Дикого» отдыха ей не будет.
Катюша впивалась взглядом в каждый новый поворот, ища то место, где стоит избушка. Но избушки все не было, и в сердце закрадывалась тревога: не проплыла ли она мимо зимовья?
Хотелось есть. Тамара в дорогу положила ей кое-какие запасы и даже бросила в лодку железный котелок: «Как же можно без чаю!»
«Хорошо бы выпить кружку горяченького…» Она еще раз прикинула время. Можно позволить себе час на отдых. Попить чайку, влезть на гору, оглядеться. А вдруг она проплыла зимовье?.. Как будет потом вверх подниматься?..
Катюша направилась к берегу.
Течение тянуло лодку в самые буруны, и Катюша едва успевала выруливать. Острые камни теснили со всех сторон. Стиснув зубы, Катюша ворочала веслом из последних сил. Успела оттолкнуться раз, другой…
Вдруг лодка ударилась носом в валун, струя воды хлестнула через борт, и, прежде чем Катюша успела что-либо сообразить, лодка перевернулась.
Волной Катюшу выбросило на камень. Одной рукой она ухватилась за его острую верхушку, другой успела схватить чемодан. Лодка, словно оглушенная взрывом гигантская рыба, выставив желтое брюхо и встряхиваясь на камнях, уходила все дальше и дальше. Сузившимися глазами Катюша смотрела, как мелькнули черные края лодки, потом приподнялось ее желтое брюхо, накатился высокий вал — и все исчезло.
То вброд, то вплавь, избитая о камни и мокрая до нитки, Катюша выбралась на сушу. Раскрыв чемодан, перебрала инструменты, вытерла их ватой, сохранившейся сухой в плотной обертке, размокшие медикаменты выбросила. К счастью, самое нужное уцелело.
«Ну, а теперь куда?»
Перед нею катилась пустынная, бурная река, за спиной громоздились высокие острые горы. На их склонах из-под разорванного местами тонкого слоя земли выступали голые серые скалы. Кое-где на утесах лепились низкие коряжистые сосны, находя для своих корней в безжизненном камне влагу.
Мелкий щебень посыпался, когда по крутому откосу горы Катюша стала взбираться вверх. В кровь исцарапав лицо и руки, она преодолела самую трудную крутизну и остановилась перевести дыхание на небольшой площадке. Внизу белопенной живой дорожкой кипела река.
«Хочешь, Катенька, чаю?»
И острая жалость к себе, вместе с чувством потерянности и одиночества, охватила ее. Ни жилья, ни тропы, ничего. Дикая, первозданная тайга. Плачь, кричи — никто не услышит, никто не придет. Завтра за ней прилетят в Алангер на самолете. К вечеру станут ждать дома. Старший Василек будет сидеть с невеселым личиком, прислонясь к плечу деда. Маленький будет плакать, капризничать, он привык засыпать на руках матери. Когда его, горяченького, прижмешь плотнее к груди, слышно, как тонко и остро бьется его сердечко…