Они пошли, переговариваясь через голову Вечесловой.
— Говорят, ты все время здесь торчишь, — сказал Бурцев. — Ты что — снова в «печенеги» записался?
— Я борьбею план! — засмеялся Сагатов. — Помнишь Уорнера?
Бурцев помнил... Юношеский жарок, овевающий наморщенный лоб; воспаленные бессонницей глаза; перемазанные фрезолом руки со следами свежих царапин; и напряженное сердце, — будто хрупкие юношеские плечи уперлись во всю неподатливую громаду завода, уперлись с единственной нетерпеливой мыслью — сдвинуть наконец завод с мертвой точки, чтобы пошли и пошли, соскакивая непрерывной вереницей с конвейера, тракторы, эти «снаряды, взрывающие капитализм...».
Шел тысяча девятьсот тридцатый год...
Над Западом бушевал кризис. Как черная, ядовитая туча, надвигался он на капиталистическую экономику, пожирая все на своем пути. И в центре циклона оказались Соединенные Штаты — наиболее развитая, наиболее монополизированная индустриальная цитадель капитализма. Шла и шла черная ядовитая туча, гася мартены, остужая домны, выкуривая людей из шахт и рудников; гоня перед собой, как ворох опавших листьев, толпы безработных; впитывая в себя дым пшеницы, сжигаемой в паровозных топках...
Становилось особым шиком — идти с работы в замасленном комбинезоне. «У меня еще есть работа!» — безмолвно хвастались друг перед другом люди, залезая грязными в переполненный автобус или вагон подземки.
А туча шла и шла. Заползала в щели фондовых бирж, закручивая вихрем пепел обесцененных акций, — и с криком отчаяния бросались из окон вниз головой разорившиеся биржевые маклеры...
Сокращал производство Форд. В несколько дней он уволил 30 тысяч рабочих. Сокращал производство Мак-Кормик — основной поставщик тракторов. Кому нужны тракторы, когда в горле першит от дыма пшеницы?..
Мир был недавно переделен. Новые рынки лихорадочно забиты. И обожравшееся тело монополистического капитала изрыгнуло черную тучу кризиса, от ядовитого дыхания которой гнили на складах товары, не находящие сбыта.
И именно тогда Форд — один из трезвых дельцов — поднял голос, обосновывая свою торговлю с Советами. В интервью, данном 17 июня 1930 года органу торговой палаты «Нейшенс бизнес», Генри Форд заявил:
«Россия начинает строить. С моей точки зрения, не представляет разницы, на какую теорию опирается реальная работа, поскольку в будущем решать будут факты...
...Только одержимые глупой жадностью, причем здесь больше глупости, чем жадности, могут думать, что мир всегда будет зависеть от нас и смотреть на наш народ, как на вечные фабричные руки всех народов. Нет! Народы сделают так, как делает Россия... Они идут к тому, чтобы в отношении промышленности идти в ногу с веком...»
Да, Россия начинала строить. Россия торговала. Россия закупала новейшее оборудование, чтобы наверстать огромное отставание в промышленном развитии. Молодая Советская республика стремилась идти в ногу с промышленным веком...
Шел тысяча девятьсот тридцатый год. Начинался великий реконструктивный период. Первая пятилетка определяла пульс страны. И первенцем пятилетки был Сталинградский тракторный завод.
На берегу Волги, над бывшими бахчами Мокрой Мечетки, летела пыль... Катились бесчисленные подводы; махали лопатами грабари; монтажники ставили тяжелые колонны; такелажники подтягивали лебедками оборудование, поставленное на железные листы. Днем и ночью шла работа невиданного размаха и невиданных доселе темпов.
В скрипучих, набитых битком общих вагонах, в красных, видавших виды теплушках ехали и ехали на стройку люди. Часто разутые, раздетые, изнуренные недоеданием, неграмотные, — ехали люди строить самое передовое в мире предприятие. Строить социализм! Семь тысяч своих членов послал на стройку комсомол... Среди семитысячников был и парень из далекого Ташкента — Муслим Сагатов, получивший в бараке № 873 койку рядом с фабзайчонком Димкой Бурцевым.
Мелькали в этой многоязыкой, разношерстной, шумной сутолоке людей и широкие макинтоши американских специалистов. Разные дороги привели их к Волге. Одних пригнал ветер кризиса. Другие, коммунисты или «уобли», члены уже разваливающейся организации «Индустриальные рабочие мира», ехали с искренним желанием помочь первому в мире рабочему государству. Одним из таких был Ральф Уорнер — инструктор зуборезного дела, ставший позже старшим мастером пролета зуборезов и навсегда оставшийся в Советской России.
Летел из заволжских степей горячий ветер. Летела пыль, скрипела на зубах. И лишь в огромных цехах, в которых шумела «сорокодневка» установки оборудования, стояла влажная прохлада, пахнущая свежей краской. Вокруг каждого нового станка собиралась толпа молодых парней и девчат, многие из которых впервые увидели поезд, когда ехали на стройку. Американцев поражал энтузиазм этой молодежи. Они восхищались её любознательностью. Но вскоре любознательность начинала обнаруживать поразительное техническое невежество.