Бурцев заглянул в дверь. Эстезия Петровна сидела, обхватив широко раскинутыми руками столик и прижавшись щекой к клавишам пишущей машинки. Почти кричащим отчаянием дохнуло на Бурцева, и он затаил дыхание.
Наконец Эстезия Петровна упрямо тряхнула головой, и пальцы ее с остервенением обрушились на клавиши.
Бурцев постоял и, неслышно ступая, пошел к себе. Он остановился у окна спальни и закурил. Предвечернее желтое солнце освещало захламленный пустырь напротив и трехэтажный недостроенный дом, принадлежащий заводу. Неуютно оплетали дом безлюдные строительные леса...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
У Эстезии Петровны портился характер...
Утром она отругала — за плохо напечатанные документы — Симочку. Затем ее гнев обрушился на Кахно. Он уже второй раз прибегал к ней.
— Брильянтик мой, — говорил он умоляюще. — Посмотрите... Фондовое извещение на лес... Может, где-нибудь затерялось у вас среди бумаг?
— Георгий Минаевич!.. — вспылила она. — Вы за кого меня принимаете? Если я сказала — нет, значит, — нет! И уходите, пожалуйста! Не мешайте мне...
Она заложила в пишущую машинку бумагу и принялась перепечатывать документ, испорченный Симочкой.
— Что случилось, брильянтик? — Кахно мягко дотронулся до ее плеча. — Я ничем не могу помочь?
— Не нужно мне никакой помощи, понятно? — зло сверкнула она глазами. — И оставьте меня в покое!..
Бурцев, уходя на заседание партийного комитета, остановился возле ее стола. Она выжидательно поднялась и смотрела в сторону. Даже пудра не могла скрыть темных кругов вокруг ее глаз. Проклиная себя в душе, Бурцев молчал и не находил каких-то простых и необходимых слов, способных разбить ее отчужденность.
— Ну... я пошел... — только и сказал он. — Если будут звонить, переключите, пожалуйста, телефон.
Заседание партийного комитета проходило не совсем так, как ожидал Бурцев. Разговор вышел за рамки частного вопроса о новом проекте и шел скорее о стиле работы всего предприятия. Высказывались коротко, иногда зло, но чувствовалось, что многие ждали этого откровенного разговора. Внешне спокойно держался Таланов, непоколебимо уверенный в своей правоте.
— Существует государственная дисциплина, которой мы все должны подчиняться, — сказал он. — Мы не имеем права сорвать выполнение плана без достаточных к тому оснований. Мы не должны забывать, что от нас в некоторой степени зависит и выполнение плана будущей хлопкоуборочной кампании. Мы не можем допускать в своей работе никакой анархии.
— Вы нас не пугайте этим словом, так? — сорвался Ильяс, сверкнув темными, как нефть, глазами. — Не пугайте, так? Здесь — партийный комитет, коллективный разум, не анархия, так? И по течению, которое создали вы с Гармашевым, мы не пойдем!.. Двадцатый съезд нас учит думать... Думать, так? Думать о пользе государства... О пользе, так?
Муслим постучал ладонью по столу и поднялся.
— Государственная дисциплина — закон, кто спорит, э! — сказал он. — Не об этом говорим, э! Вот — газету читаем, брошюры читаем, видим — написано «на базе высшей техники»... Киваем головой «хай, хай, хоп — хорошо» — делаем по-старому... Это как называется, э?.. Вот — новый проект, вот — база высшей техники... Хороший проект? Товарищи говорят — хороший... Кому видней? Главк далеко, министерство далеко, мы — здесь... Мы должны говорить по-государственному, решать по-государственному... Выпускать продукцию тяп-ляп, пока от нас уйдет, «пока до хозяина дойдет», — по-государственному, э?..
Муслим обвел взглядом присутствующих и сел.
— Давайте о деле говорить, э... — сказал он, подвигав на голове тюбетейку. — Говори, Дмитрий Сергеевич.
— Мы немного отвлеклись... — начал Бурцев. — Мне кажется, следует конкретизировать обстановку. Конечно, если бы станок пришлось делать совершенно заново, мы сказали бы «на безрыбье и рак рыба». Но я совещался с конструкторами, и мы установили, что, опоздав всего на десять — пятнадцать дней, мы сумеем дать новый вариант станка. Переделывать придется лишь часть узлов, а производительность станка возрастет втрое. Из этого и следует исходить... Если бы не один момент — личные материальные потери рабочих и инженерно-технического персонала, не стоило бы и обсуждать этот вопрос. Но этих потерь нам не избежать, в этом Николай Николаевич прав. Такова обстановка, решайте...
Решили обсудить вопрос с рабочими — созвать во вторую смену общее профсоюзное собрание.
Часа в три дня Бурцеву позвонил Савин.
— Сушай, варяг, — сказал он. — Что у тебя стряслось? Я слышал, что ты не дашь мне станка?..